Андрей Лаптев с неловкостью, какую неизбежно испытывает человек, незвано, однако по необходимости попадающий в гости, переступил порог.
Комнату перегораживала прозрачная стенка, за которой размещалось царство дежурного: стол — пульт с многочисленными кнопками, сигнальными лампочками и светящимися табло; несколько телефонов различной формы с разноцветными клавишами и большая карта района с непонятными значками и отметками.
Дежурный молоденький сержант сосредоточенно записывал что-то в объемистый журнал, который лежал перед ним на столе.
Посетителей, видимо, по случаю праздника и раннего времени не было, и сержант не сразу оторвался от своего занятия, когда Андрей, стянув с головы шапку, поздоровался. Потом он поднял голову и несколько секунд рассматривал гостя без всяких признаков заинтересованности.
— Тебе чего? — наконец спросил он. — Нарушение?
— Да я, собственно… У меня — заявление.
— Давай сюда.
— У меня устное.
Сержант взглянул более внимательно:
— Выкладывай быстро!
Разговаривать через перегородку было неудобно и непривычно, поэтому Андрей, волнуясь и постоянно сбиваясь, изложил суть дела.
— В роще, говоришь?..
— Да. Недалеко от главного входа.
— А ты не путаешь, парень?
— Вы что? — Андрей просто задохнулся от возмущения. — Мы сами два года назад их в грунт высаживали. По пять штук слева и справа от дороги. Мы всех по именам знаем.
Дежурный удивленно вскинул глаза:
— По именам? Они разве щенята?
Андрей улыбнулся.
— Просто у каждой ели своя биография. И вообще… Я, например, говорю: Веселка заболела. Ребята знают: что в южной группе, третья справа. А теперь вот Шустрой нет, срубили. Она быстрее других росла в школе: по 15–20 сантиметров в год!..
— Не пойму, где произошла порубка? В роще или в школе? — перебил сержант.
Андрею стало смешно:
— В роще, конечно. Школой мы называем питомник, где сначала жили голубые ели. Там они «учились» десять лет, а потом самые сильные мы переселили на постоянное место жительства — в рощу.
— Вроде как в институт после десятилетки? — пошутил сержант.
— Вроде, — согласился Андрей. — Шустрая была отличницей, никогда даже не болела.
— Знаешь, парень, все это интересно… — пальцы дежурного забарабанили по столу. — Заявление ты напиши, я тебе сейчас бумагу и ручку дам. Но… — дробь прекратилась, и ладонь начала прилежно разглаживать раскрытый журнал, — честно тебе скажу, дело дохлое. Ни улик, ни свидетелей.
— Улики есть, — быстро вставил Андрей.
— Щепка и ветка?
— Еще следы валенок.
Сержант отмахнулся.
— Не смеши. Предположим, найдем ель. Как доказать, что ее хозяин рубил сам?.. А если просто купил елку? В темноте ведь не видно, голубая она или зеленая.
— Расспросить, как выглядел тот, который продавал, — Андрей цеплялся за соломинку. — По приметам найдем!
— Иголку в стоге сена легче, — сержант помолчал. — И потом, что с него взять?
Андрей не понял:
— Что взять?
— Штраф. Самое большое. Даже на пятнадцать суток не посадишь. Так-то, брат.
— Получается, деревья пили, руби, с корнем вырывай — и ничего за это не будет?! — Андрей с ожесточением дергал завязки шапки, стянувшиеся в крепкий узел. — Сами найдем. Сами!
— И что будете с ним делать?
— Это уж вас не касается! — узел поддался, Андрей нахлобучил ушанку по самые брови и почти бегом кинулся к черной двери.
— Эй, парень! Стой! — дежурный догнал Андрея у выхода. — Так у нас не делается.
— Отпустите, — Андрей дернулся, но сержант крепко держал его за плечо.
— Отпусти паренька, Филипченко, — раздался негромкий рокочущий басок.
— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! — вытянулся дежурный.
Старший лейтенант, высокий, худощавый, с темным загорелым лицом, на котором больше всего выделялись черные разлапистые брови и крупный с горбинкой нос, неслышно ступая, подошел к Андрею, пристально взглянул — как сфотографировал — и сказал:
— Успокойся. Садись.
Андрей сел, всем своим видом показывая, что вынужден подчиниться силе.
Старший лейтенант устроился напротив и вдруг весело рассмеялся, охотно демонстрируя все тридцать два зуба.
— Будем знакомиться?.. Чернецов Сергей Александрович, инспектор уголовного розыска.
Андрей пожал протянутую руку и тоже представился.
— Вот что, Лаптев. Слышал твою историю, как ты Филипченко излагал… Оставь адрес или, лучше, телефон. Есть телефон?
— Есть.
— Ладушки. Попробую вам помочь. Только работаем в контакте, договорились?
— Понял.
— Ну и хорошо. А то — «сами поймаем!»… Иди, друг Лаптев, — Чернецов опять рассмеялся, и Андрей не выдержал, улыбнулся: очень уж заразительно смеялся инспектор.
«Один грамм никотина убивает лошадь наповал».
Рассказывает Игорь Тулупчиков:
«Когда мы с Максимом уходили от Лаптевых, я заскочил к Петру Сергеевичу и попросил сигарет. Он, видимо, удивился, потому что долго разглядывал меня поверх очков:
— Вот не знал, Игорь, что ты подвержен этому греху.
А я топчусь у порога, не знаю, что сказать: правду раньше времени разглашать не могу, а „заливать“ не хочется.
— Тебе известно, что никотин — яд и…
— …один грамм может убить лошадь, — закончил я. А сам подумал, что до сих пор не видел ни одной такой лошади.
А дядя Петя развивает мысль дальше:
— Запрещать курить вам, разумеется, бесполезно. Все равно будете по углам дымить. Однако…
Всегда у меня так: хочешь время сэкономить, а получается наоборот. Уж до магазина бы добежал, а теперь придется лекцию слушать.
В это время вошла Татьяна Ивановна и тоже взяла меня на прицел:
— В чем дело, Игорь?
Я моргаю дяде Пете, аж глазам больно, а он или не понимает, или не видит без очков, только все выложил Татьяне Ивановне. Ну, а ей только попадись! Руками завсплескивала, запричитала:
— Что я слышу? Давно вы с Андрюшей этим занимаетесь?
Видали? Сразу обобщения!
— Да ничем таким мы с ним не занимаемся. Честное слово!
— А зачем тебе тогда папиросы? — и взглядом меня пронизывает до костей.
— Для эксперимента, — отвечаю.
Дядя Петя снова посмотрел поверх очков (думает, что так больше высмотришь!) и молча подает мне пачку „Шипки“.
А Татьяна Ивановна со значительным видом говорит:
— Учти, Игорь, мы верим твоему честному слову!
Ничего они не верят, только говорят! Я же знаю, теперь она будет незаметно принюхиваться: тянет от нас дымом или нет.
Моя мама любит пословицу повторять: „Доверяй, но проверяй“. А по-моему, пословица, хоть и народная, совершенно глупая. Потому что если уж верить, то верить. А если лезешь с проверкой, то нечего насчет доверия распространяться.»
…Маленькое, но энергичное солнце с завидным рвением пыталось растопить снежный пуховик и добраться до земли. Прозрачно-голубое, даже будто чуть выгоревшее, небо по-летнему манило запрокинуть голову и неотрывно смотреть ввысь, где темными стремительными каплями носились воробьи, радуясь теплу и свету.
— Игорь, если долго-долго смотреть в небо, то кажется, что под ногами… трава и совсем лето… — Максим стоял, задрав голову, так что шапка с завязанными назад ушами едва держалась на голове.
Тулупчиков нетерпеливо дернул Скворцова за рукав:
— Хватит, пойдем!
— Ты попробуй, здорово-о… — Максим подставил лицо солнцу, закрыл глаза и блаженно затих.
— Чира, сейчас ругаться начну, — предупредил Игорь. — Мы сюда не за солнышком пришли.
Максим нехотя, загребая снег длинными ногами, поплелся следом за Тулупчиковым.
Голубые ели, укутанные в полиэтиленовые «шубы», глянцево поблескивали на солнце по обеим сторонам дороги. Пять справа и… четыре слева. При ярком дневном свете особенно уродливо выглядел пенек с рваными зазубринами — следами ночной трагедии..