– Каким же образом, любезный Михаил Максимович, можно помочь Айрапетову, если он, допустим, виновен в совершении преступления и должен по закону нести ответственность?
Профессор опять кашлянул, замялся.
– Я не допускаю мысли, что Игорь Владимирович виновен настолько, чтобы ему пришлось отвечать перед судом, и прошу не о том, чтобы обойти требования закона, а о том, чтобы ты самым тщательным образом разобрался в случившемся и помог доказать невиновность. Айрапетов хорошо разбирается в медицине, но не знает уголовных параграфов или статей, как они там у вас называются… По причине этого незнания может запутаться в дебрях уголовно-процессуальных положений.
– Перед тем, как передать собранные материалы в следственное отделение, каждый сотрудник уголовного розыска делает все возможное, чтобы двусмысленностей в этих материалах не было. Я – не исключение.
– Спасибо, Степан Степанович. Постараюсь все-таки сегодня к тебе приехать и побеседовать об этом деле поподробней.
– Пожалуйста, Михаил Максимович.
Стуков положил трубку и, нахмурившись, прикурил погасшую сигарету. Подобные разговоры он всегда принимал с неприязнью, каждый раз поражаясь той необъяснимой находчивости, с какой не в меру ловкие и пронырливые люди, попав в неприглядные истории, находят самые невероятные пути и знакомства, чтобы «повлиять» на сотрудника уголовного розыска, ведущего расследование. Как раз это, считал он, было и в сегодняшнем разговоре с профессором. Правда, Михаил Максимович, человек умный и порядочный, был далек от мысли предлагать сделку с совестью, но его просьба – помочь разобраться Айрапетову «в дебрях уголовно-процессуальных положений» – больно задела Степана Степановича. Создавалось впечатление, будто без этого влиятельного звонка старый сотрудник уголовного розыска мог спустя рукава отнестись к судьбе Айрапетова.
Несколько раз кряду затянувшись сигаретой, Стуков сел за стол и достал папку с текущими делами. Однако сосредоточиться за работой он не успел. В дверь решительно постучали, и в кабинет вошла взволнованная, модно одетая, дама. Едва взглянув на нее, Степан Степанович – со слов Бирюкова – узнал Евгению Петровну Айрапетову. Предчувствуя неприятный разговор, сухо предложил ей сесть. Стараясь не выказать своего раздраженного состояния, достал новую сигарету. Евгения Петровна устало опустилась на стул, бережно поставила к себе на колени черный внушительный портфель и, отрекомендовавшись, возбужденно заговорила:
– У меня к вам очень серьезное дело. Мой сын попал в нелепую катастрофу, и я, как мать, прошу выручить его из беды. Уверяю, Игорек ни в чем не виновен. Его запутали авантюристы. Он очень верит людям, он почти ребенок в понимании человеческих отношений…
– Простите, – осторожно перебил Степан Степанович. – Сколько лет вашему ребенку?
– Игорьку? Тридцать… – Евгения Петровна словно поперхнулась и тут же заволновалась пуще прежнего: – Да разве в возрасте дело! Игорек рос среди порядочных людей и в тридцать лет остался доверчивым, словно ребенок. Боже! У него защита диссертации на носу, и вдруг такое горе свалилось. Не представляю, что делать?.. Что делать?..
– Я знаком с вашим сыном и, мягко говоря, с его горем.
– Почему, «мягко говоря»? – насторожилась Евгения Петровна.
– Потому что Игорь Владимирович не производит впечатление недоросля. Это красивый, обаятельный, умный и очень сообразительный мужчина.
– Боже! Какой он мужчина! – Евгения Петровна страдальчески поморщилась. – Он даже женат не был ни разу, хотя другие в его возрасте…
Степан Степанович усмехнулся:
– Разве, чтобы стать мужчиной, непременно надо жениться?
– Вы неправильно меня поняли. Для матери ребенок даже в преклонном возрасте остается ребенком. Скажете, не так?
– Так, – Стуков наклонил голову, – с той лишь поправкой, что с достижением совершеннолетия «ребенок» уже начинает нести ответственность за свои поступки без участия матери.
Айрапетова растерянно уставилась на Степана Степановича, торопливо достала из портфеля носовой платок и вытерла внезапно появившиеся слезы. Какое-то время она помолчала, затем жалобно всхлипнула и тихо обронила:
– Если бы вы знали, какая сейчас творится буря в душе Игоря. У него уже нет сил бороться…
– Если он ни в чем не виновен, нет оснований волноваться…
– Но покой Игоря надо беречь! Мой сын – талантливый врач!
– Талантливости Игоря Владимировича, как врача, никто не отнимает.