- С девушками нам сегодня не повезло, верно? По чьей, кстати, вине? Так, Пётр Алексеевич, вижу: засмущались и осознали. И вообще: хватит ютиться в рамках средневековой морали. Пора расширять горизонты. Ну же, Петрух, не боись, если тебе понравится, я никому не расскажу. Обещаю,- окончание фразы утонуло в недрах коньячной бутылки.
Романов поднял тяжелый взгляд на переводчика. Страх и отчаяние в мальчишкиных глазах оказались неожиданно приятными и согревали лучше алкоголя. Сила и власть, азарт и любопытство наркотиком хлынули по венам. Мужчина молча потянулся рукой к музыкальному центру. Техника проглотила диск и разразилась оглушительным «умца – умца».
- Твой выход, Ром,- благодушно махнул бутылкой Терещенко, перекрикивая бит.
Смолин застыл, еле шевеля губами:
- Я не буду. Я не умею. Я не буду. Я не…
Мантру прервал звук бьющегося стекла: Романов выпустил из рук стакан, разлетевшийся по полу мутными матовыми осколками. Бумажные сугробы около стола покрылись желтыми коньячными брызгами.
Вздрогнув, Смолин послушно потянулся холодными пальцами к воротнику. Задерживая дыхание, расстегнул верхнюю пуговицу. Затем вторую. Третью. «Умца – умца» потерялась в оглушительной первобытной какофонии: ни ритма, ни мелодии – только шум. Шум… духота… резкий коньячный запах… нет, не коньяк… нашатырный спирт?
- Придурок, звони в скорую. У него лоб горячий, как печка. Доигрались…
Ромке уже давно не было так хорошо. Он нёсся по пыльной деревенской улочке, зажав в руке огромное красное яблоко. Пугливые куры бросались врассыпную у него из-под ног. Свобода! Ромка знал: за водокачкой, там, где дорога превращается в еле различимую тропку, его ждет собственный рай. Дедушка как-то объяснял: рай – там, где тебе хорошо. Бабушка пыталась втолковать ему что-то про добро и зло, но это уже было не так интересно. Ромка запомнил главное: «хорошо». Не важно, как, где и с кем. Просто: хорошо.
Тишина. Солнце в глаза. Забраться с ногами на нагревшийся за день валун, с хрустом откусить яблоко. И капля сока по подбородку. Свобода. Тепло, уютно, ветер легко перебирает челку. Глаза слипаются, голова клонится на плечо. Свобода…
- Сво-бо-ду! Сво-бо-ду по-пу-га-ям!
Смолин с трудом оторвал голову от подушки и приподнялся на локте, щуря заспанные глаза. На тумбочке визгливо-настырно надрывался голосом мультяшного революционера телефон. Нет, не так. На чужой тумбочке орал чужой телефон.
Пока Ромка оценивал диспозицию, в дверь ввалилось здоровенное тело, протопало к заходящейся визгом трубке и зарокотало нежным баском: «Да, зайчик… Нет, зайчик… Только что с завтрака… Овсянка, зайчик…». Тело с печальным вздохом взгромоздилось на кровать, скрипнувшую металлическими внутренностями, и дрыгнуло ногой, сбрасывая тапок. Смолину стало неуютно. Он завозился – железная сетка под ним отозвалась угрожающим скрежетом.
- О! Спящая красавица очнулась! Сестра, у нас тут появились желающие уколоться! Эй, парень, ты чё такой бледный? Да не ссы, Алла Сергевна просила ее позвать, когда ты в себя придёшь. Вкатит тебе систему, будешь как новенький. Э, куда… будь мужиком!
Дверь снова отворилась, пропуская в палату худосочного парня с желтоватой кожей и сиреневым фингалом под глазом. Тарелки в его трясущихся руках издавали тонкий жалобный звон.
- Вот Славка у нас уколов не боится. У него опыт большой. Так, Слав? – тело оглушительно заржало, завалившись на подушку в экстазе от понятной ему одному шутки. Слава юмора не оценил, швырнул миски в тумбочку и забрался под одеяло.
Как ни странно, больничная обстановка Ромку успокоила. Стены метровой толщины создавали иллюзию надежной защиты от внешнего мира со всеми его проблемами и тревогами. Смолин послушно просыпался в шесть утра и, кутаясь в халат, шлепал в выстуженную за ночь процедурную. Вечерами его навещала Светочка. Вздыхала, гладила по нечесаным волосам, выкладывала перед Ромкиным носом баночки с бульоном, вареной курицей, свертки с оладьями и блинчиками.
- Ромааашка, как же ты меня напугал. Ну скажи, зачем было до ночи сидеть в офисе с температурой под сорок. Как ребенок, честное слово. Тебе еще повезло, что начальство к тому времени по домам не разъеехалось…
Смолин не возражал. Он только виновато смотрел в Светочкины голубые глаза и вяло жевал паровую котлету. С ведением беседы подруга отлично справлялась сама, без Ромкиной помощи. Да он и не вслушивался, потерявшись мыслями где-то вдалеке от больницы и проворонив тот момент, когда девушка засобиралась домой. Ромка вздрогнул от неожиданного поцелуя в макушку и улыбнулся в ответ на нежное «до встречи, Ромаашка».
Светочка ушла, а Смолин занял наблюдательный пост у окна, из которого был виден больничный подъезд. Порывистый ветер гонял в воздухе редкие снежинки. Темнота превратила мир за стеклом в негостеприимную страну Снежной королевы. Ромка потер кулаком глаза: прямо под фонарем стояла знакомая чёрная машина, возле которой, закрываясь воротником от ветра, курил Пётр Алексеевич Романов. Сердце Смолина дернулось, срываясь на аллегро. На улицу из стеклянных дверей, неуклюже балансируя на обледенелых ступеньках, выпорхнула Светочка, клюнула шефа в щеку и нырнула в салон автомобиля.
На следующий день Смолин, отчего-то краснея, поинтересовался, как Светочка вчера добралась до дома. Та хлопнула ресницами и погладила Ромкину холодную ладонь.
- Ромааашка… Я, кажется, влюбилась.
Все прекрасно знали, что Романов не пропускает ни одной юбки. Одна девушка на ночь, максимум – на неделю. Светочка на большее и не надеялась, приняв однажды его предложение выпить вместе кофе. Однако шеф ухаживания продолжил. Более того – стал проявлять невиданное внимание и заботу. «Ты же ничего не знаешь! Это началось сразу после того, как ты заболел. Он прямо преобразился, представляааешь?». Романов даже каждый день подвозил ее в больницу. «Я поначалу приглашала Петю подняться вместе со мной. Но он не выносит здешнего запаха. Эх, мужчииины…» Девушка успела побывать с ним в семи ресторанах. Смолин заскучал на описании второго, а к концу Светочкиной речи ему хотелось единственного – остаться в одиночестве.
Это было странно. Всё было странно. Подруга не в первый раз рассказывала Ромке о своих «неземных» чувствах к очередному залётному принцу. Смолин всегда фальшиво-воодушевленно поддакивал, а ночью рыдал в подушку. Принцы сменялись королями, графами и герцогами, сценарий каждый раз повторялся, а жизнь привычно текла своим чередом. Сейчас же Ромка не мог разобраться со своими чувствами. Казалось бы, все просто: жестокое чудовище коварно утащило у него принцессу. Смолин жонглировал образами, тасовал эмоции, представляя себя бесстрашным спасителем своей любимой. Но пасьянс никак не желал складываться. Чудовище почему-то не вызывало достаточной ненависти, а принцесса… Ромка испуганно встряхнул головой, разрушая построенную только что теорию. Пора спать, иначе можно домечтаться до абсурда. Утро вечера мудренее. Между тем, новый день подкинул Ромке ещё один повод для размышлений.