Всё как ежедневно — в течение её семнадцати лет.
Гостиная — самая жилая комната. Мама настояла на том, чтобы она не была на запоре — у всех в селе отпирается только для гостей. Настояла мама и на том, чтобы у каждого была своя комната и два душа в доме.
То состояние невесомости, что с минуты их встречи с Аркадием заставляло её плыть в воздухе, как облако в небе, исчезло с появлением Бажена — её тело саднит страхом.
— Иди, доченька, ложись. Судя по всему, у тебя завтра самый тяжёлый и самый долгий день в жизни.
— Мне нужно собрать вещи.
— Не нужно. Я сама соберу тебе сумку. Но думаю: твои вещи тебе не понадобятся, Аркадий не захочет брать что-то из прошлой жизни, купит тебе городскую одежду.
Отец стукнул со всей силы по столу.
— Ты знаешь, что это такое — отдавать дочь чужому мужику? Все мужики — пакостники. Не хочу. Нет моего согласия! — Он налил себе ещё рюмку, выпил залпом и закричал: — Ты это устроила! Твои штучки. Ученик женится! На чёрта идти к нему?
Мама усмехнулась:
— Кажется, жених не только мой ученик, но ещё и единственный сын твоего Гришани. Как бы ты не пошёл? Кроме того, там было всё село!
Отец налил ещё рюмку. Он обмяк и сидел, уронив голову на грудь.
— Давайте спать, — сказала мама. — Мы ничего не можем изменить, а выспаться нужно.
Юля встала и пошла к себе.
Ни слова не сказала ей мама против брака. Она не плачет, не просит остаться. И только сейчас Юля осознаёт то, что мама сказала ей несколько дней назад: «Беги, Юша, отсюда как можно скорее. Поступи в университет. Выбери себе хорошую профессию».
Выходит, она мамину просьбу выполняет — бежит отсюда.
Юля не смогла даже переодеться в ночную рубашку, не говоря уж о том, чтобы принять душ, так и нырнула под одеяло в трусах и лифчике. Жалость к матери протекла слезами: «Как она тут без меня?»
Они с мамой расставались только на часы занятий. Вместе работали, вместе ходили в магазин и готовили еду. Как же она без мамы?
Вот они собирают яблоки. У всех один бок — красный, другой — зелёный, словно кто раскрасил каждое по отдельности, чтобы получились одинаковые. К яблоку тянут механическую «руку» на длинной палке, поймали, хруп, отстегнули, аккуратно положили в корзину. За следующим тянется «рука».
Пять, семь корзин… а яблок в саду всё ещё много, и нужно скорее снять все, чтобы не попадали.
Один кусочек откусить… вот яблоко, совсем близко к лицу. Юля тянется к нему губами, а оно уплывает. Запах щекочет ноздри. Маленький кусочек откусить, и хлынет сок внутрь, омоет.
Между дразнящим яблоком, слепящим солнцем, небом и ею — тяжёлая туча, набухла не водой — спрессованными камнями. Валится на Юлю. И небо — следом… Почему и оно твёрдое? Не небо, это плита, придавившая её бабушку на кладбище. Рот замуровали. Нечем дышать. Не вздохнуть. Глухой голос:
— Люблю… Не отдам никому.
Вместо запаха яблок — запахи лошади, бензина, сигарет «Прима». Горячая плоть рвётся в неё — пытается пробиться через трусы.
Не хочу! Нет!
С неизвестно откуда явившейся, неимоверной силой оттолкнула горящий рот, высвободила губы, крикнула: «Мама!», ощущая натянутую с ней пуповину.
В безвоздушье острая боль в нижней губе — за крик «мама». Вкус крови.
И — яркий свет.
И бессонные глаза матери.
Цвет один — красный: лицо Бажена, его плоть, лицо мамы и кровь из губы на Юлиной ладони.
Бажен моргает слезами. Натягивает штаны.
Юля садится и пытается вдохнуть воздух. Но воздух, цедящийся в неё по капле, никак не выводит из удушья и не помогает утишить дрожь.
Мама кидается к ней, прижимает к своей груди, собой закрывая от Бажена, обхватывает обеими руками её голую спину, гладит. Руки у неё — шершавые, горячие, чуть подрагивают, в такт её дрожи.
Когда Бажен выходит, чуть стукнув дверью, мама мочит полотенце в воде из графина, смывает кровь с Юлиной губы, с ладони, помогает раздеться, надеть ночную рубашку, укладывает, укрывает одеялом и ложится рядом.
Губа больше не кровоточит, хотя сильно раздулась.
Юля жмётся к маме.
Только её мама пахнет цветами, ветром, солнцем — ни от кого никогда не исходит такой запах. Он щекочет ноздри и глаза, он проникает внутрь, расправляя придавленные Баженом грудь и живот, он прополаскивает её и выплёскивается из неё слезами.