— Джо… — проговорила Мари за спиной у Джозефа и взяла его за руку.
Человек, возглавлявший процессию, нёс на голове не простую поклажу. Накрытая сверху серебристым шёлком с бахромой, она была ещё украшена серебряными розочками. Мужчина бережно придерживал её одной смуглой рукой, а другой размахивал при ходьбе.
Вне всякого сомнения, перед Мари и Джозефом были похороны, а поклажа являлась ничем иным, как маленьким гробиком.
Джозеф взглянул на жену.
Когда Мари только-только вышла из ванной, кожа её была нежно-розовой, а теперь стала белой, как парное молоко. Сердце словно скатилось в какую-то пустоту внутри её самой. Она совершенно забыла, что голая, — и вышла на балкон, не отрывая взгляда от этой толпы жующих и что-то бормочущих людей. Некоторые из них даже сдавленно смеялись.
— Наверное, какая-то девчушка отправилась в мир иной — или мальчонка, — сказал Джозеф.
— А куда они тащат… её?
Её! Разумеется, Мари представилось, что это девочка, а не мальчик. И не просто девочка, а она сама, запакованная в посылочный ящик, как недозрелые фрукты. И вот её несут, зажатую в кромешной темноте, как персиковую косточку, руки отца касаются её гроба, но изнутри это не видно и не слышно. Там, внутри-только ужас и тишина…
— На кладбище — куда же ещё? — ответил Джозеф, глядя на Мари сквозь облачко сигаретного дыма.
— Ты так уверенно говоришь, будто знаешь, на какое именно.
— А в таких городках всегда только одно кладбище. Здесь обычно не тянут с похоронами. Думаю, девчушка умерла всего несколько часов назад.
— Несколько часов… — Мари отвернулась — голая, жалкая, с мокрым полотенцем в поникших руках. И медленно двинулась к своей кровати. — Неужели… Всего несколько часов назад она была ещё жива, и вот теперь…
Джозеф продолжил:
— Теперь её скорее несут на гору. Неподходящий здесь климат для покойников. Жара, бальзамировать нечем. Вот и приходится им спешить.
— Но представь себе, какой ужас — то кладбище… — произнесла Мари совершенно замогильным голосом.
— Ах ты о мумиях, — сказал он. — Да будет тебе расстраиваться.
Сидя на кровати, Мари машинально разглаживала полотенце у себя на коленях. Глаза её казались не более зрячими, чем круглые коричневые соски грудей. Она смотрела на Джозефа и не видела его. Щёлкни он сейчас пальцами, кашляни — она даже не вздрогнула бы.
— Они едят фрукты прямо на её похоронах. И смеются!
— Путь до кладбища неблизкий, да ещё всё время в гору.
Мари вдруг дёрнулась, словно рыба, которая заглотила крючок и пытается освободиться. Затем бессильно откинулась на подушку.
Джозеф посмотрел на неё долгим взглядом. Это был особый взгляд — так обычно разглядывают плохую скульптуру. Холодный, придирчивый и в то же время равнодушный… Ну да, конечно, его рукам знакомы все изгибы её полнеющего и дряблого тела. Это уже далеко не то тело, которое он обнимал на заре их супружества, — оно изменилось, и изменилось непоправимо. Словно скульптор случайно пролил на упругую глину воды, превратив её в бесформенную массу. Теперь сколько ни отогревай её в руках, сколько ни пытайся выпарить влагу, прежней ей уже никогда не стать. Да и откуда взяться теплу? Ведь лето — их лето — давно прошло. Теперь безжалостная вода въелась в каждую клеточку её тела, отяжелив груди, заставив обвиснуть кожу.
— Что-то я неважно себя чувствую, — сказала Мари и задумалась, словно пыталась понять, действительно ли это так. — Совсем неважно, — повторила она, но Джозеф ничего не ответил. Полежав ещё пару минут, она приподнялась. — Давай не будем оставаться здесь ещё на одну ночь, Джо.
— Городок такой живописный…
— Да, но ведь мы уже все осмотрели. — Мари встала. Она знала наперёд, что он скажет. Что-нибудь весёлое, бодрое и жизнерадостное — разумеется фальшивое. — Можно поехать в Патцкуэро. Это рукой подать. Тебе даже вещи паковать не придётся, милый, я всё беру на себя! Остановимся в отеле «Дон-Посада». Говорят, там красивейшие места…
— Здесь, — перебил её Джозеф, — здесь красивейшие места.
— …и все дома увиты бугенвиллией… — закончила Мари.
— Вон, — он показал на цветы на окне, — вон твоя бугенвиллия.
— …а ещё там можно порыбачить — ты же обожаешь рыбачить, — поспешно добавила Мари. — И я тоже буду рыбачить с тобой. Я научусь — правда научусь. Я так давно мечтала научиться рыбачить! Знаешь, у тарасканских индейцев раскосые глаза и они почти не говорят по-испански… А оттуда мы можем отправиться в Паракутин — это недалеко от Урвапана, там делают замечательные лаковые шкатулки. О, это будет здорово, Джо!.. Всё. Я начинаю собирать вещи. Постарайся понять меня и…