врезаются в стаю, гоняются за беспомощными птицами, ловят и треплют их.
В этот момент на горушке появляется всадник, – это Ахмет. Пристально всматриваясь, он
в один миг догадывается, что происходит на той стороне балки.
Ахмет ударяет иноходца ногами под брюхо и гикает. Четко стучат подковы по скользкой
поверхности. Льдинки так и взлетают из-под копыт. Приблизившись к дрофам, выхватывает
старый охотник ружье из-за плеч – только не на птиц! Недостойно в такую пору на дичь
зариться. Это раньше так водилось: обессилевших птиц-великанов палками уничтожали.
Выстрелы Ахмета разогнали хищников. Чабан собрал птиц и, помахивая плеткой, погнал
их, как баранов, ближе к поселку. Там, по обнаженным бурьянам, дрофы смогут
прокормиться день-другой.
Сутки наблюдал Ахмет за птицами. Через день показалось солнце, растопило ледок,
высушило степных страусов. Ободрились дрофы, перебрали клювами перья, выправили их.
А потом, разбежавшись и рассекая могучими крыльями воздух, потянули на юг...
Долго стоял старик, провожая взором улетающих птиц. Тепло было у него на душе.
Через пять лет, возвращаясь из экспедиции, осенним днем заезжаю к Ахмету. Захотелось
навестить старика, посмотреть, как он живет, и при случае поохотиться.
Встречает меня пожилой, сухощавый человек небольшого роста в опрятном сером
комбинезоне. Темное от загара лицо приветливо улыбается. В лучиках морщинок щурятся
зоркие, с огоньком глаза.
Он учтиво справляется о моем здоровье, о благополучии моих домашних. Отвечаю, и, в
свою очередь, проявляю такое же внимание к семье старика. У него тоже всё обстоит хорошо.
Черноглазые внуки-пионеры ходят в школу. Сын – зоотехник.
Вводит меня Ахмет в свой домик. Чисто, светло. Ставят, как полагается, самовар.
– Включить радио? Хочешь послушать новости недели? – спрашивает меня довольный
хозяин.
Мы слушаем радио и рассказываем друг другу о своей жизни. Ахмет ждет не дождется,
когда его любимый внук поедет учиться в Москву. А мальчуган растет удалой. Припав к луке
седла, он ветром летит на быстром коне и на полном скаку, изгибаясь, подхватывает шапку с
земли.
Дед с гордостью говорит:
– Такой нигде не пропадет, везде ему дорога широкая! В Москве сумеет показать себя
молодцом!..
Беседа наша затянулась за полночь. Решили на следующий день поехать на охоту.
Утром Ахмет запряг лошадь в бидарку – легкую двуколку, – и мы отправились на дроф.
На равнине издали виднеется добрый десяток огромных птиц.
– Небольшой табунок. Этих пешком можно нагнать, – поясняет мой спутник.
Наклонившись, незаметно для дроф, я спускаюсь с бидарки и залегаю. Старик удаляется,
делает большой круг и появляется где-то вдали за дрофами, против меня. Терпеливо жду.
Чабан ездит мимо дроф «восьмеркой», делая наружные завороты. Постепенно приближается
к дудакам. Это заметно по тому, что они столпились, подняли головы, наблюдают за
человеком, стараются узнать его намерения. Успокоились, – на них двуколка не направляется.
Всё же вожак решил держаться подальше от такого соседства, повернулся и зашагал. За ним
вся стайка. Направляются в сторону от меня. Ахмет загибает фланг, дрофы правят ко мне.
Теперь, и не поднимая головы, хорошо вижу птиц. Ничего не подозревая, приближаются всё
ближе, ближе. На ходу шевелятся усы дрофича. Шуршит трава... Пора! Лежа, стреляю мел-
кой картечью по вожаку. Вскакиваю и, пока дудаки разбежались для взлета, сбиваю ещё
одного. В радостном возбуждении тащу тяжелых птиц к бидарке. И Ахмет доволен.
Едем дальше... Вдали бродит огромное стадо. Сотни птиц!
– Этих пешком не нагонишь – большой табун. Подниму их на крыло так, что полетят на
тебя. Они летят, не сворачивая, прямо. Потянут в полветра. По такому направлению тебя и
спрячем, – решает чабан.
Снова залегаю и жду... Летят. Широкие взмахи крыльев быстро несут крупных птиц.
Низко, с шумом ветра, белея нижним оперением, внезапно проносятся надо мной дрофы.
Теряюсь от неожиданности и спешу подняться на ноги. Торопливо стреляю раз и два!..
Мимо! Вот так здорово! Никак не думал, что можно промазать в таких больших птиц и так
близко. Ахмет улыбается
– Сгоряча бывает, – объясняет он...
Познакомил меня приятель ещё с одним способом охоты на дудаков
На поводу рядом со мною идет смирная лошадь, приученная к выстрелу. Не выглядывая
из-за коня, направляю его к дрофам, но не прямо на них, а будто мимо. Сам же иду сбоку,
прикрываясь своим «поводырем». Уже вблизи всполошилась стайка дудаков, да поздно.
Успеваю выстрелить не только по бегущим, но и в лёт...
Через несколько дней, попрощавшись с Ахметом, уезжаю на север.
И теперь ещё я получаю от Ахмета письма. Пишет старик, что отары его умножаются,
внук уехал учиться в Москву. И в каждом письме зовет меня старый чабан к себе в степи.
„ВАКСА"
Так кличут черную как смоль карликовую легавую. Она из породы спаниэлей,
славящихся в охоте на уток. Да и не только на уток годятся спаниэли, – в лесу они по
тетеревам и вальдшнепам работают, в поле – по серым куропаткам, в болоте – по дупелям,
бекасам. Словом, идут по любой дичи. Иногда ставят в упрек спаниэлям их стомчивость. Но
это уж дело тренировки.
Вакса – с длинными волнистыми ушами и коротким хвостом. Её живые темнокарие глаза
умненько поблескивают, собачка держится с забавной солидностью, – «важничает» перед
чужими.
Дома она обычно ласкова, а на охоте бойка и понятлива.
Борис Анатольевич и его приятель Гаврил Егорович, шлепая по заболоченной луговине,
подходят к протоке. С ними Вакса. Она первая залезает в лодку, усаживается на носу,
выжидательно смотрит на Бориса Анатольевича (сегодня его очередь стрелять) – и не
ошибается: он мостится с ружьем ближе к носу. Гаврил Егорович сейчас «толкач».
Отпихнувшись от берега, он устраивается на корме и, упираясь длинным веслом в дно,
отталкивается – гонит против ветра лодку по узкой ленте воды среди зарослей.
Шуршат осенние камыши по бортам. Заподозрив неладное, таившиеся в крепи утки
незаметно подплывают к плесу, чтобы здесь без помехи взлететь.
Залопотав крыльями, увесистые кряквы устремляются навстречу ветру, – его упругость
облегчает подъем. Взмыв над заводинкой, они поворачивают и, ускоряя полет, мчатся по
ветру.
Вакса наблюдает за птицами, но сама ни с места.
Борис Анатольевич навскидку послал два заряда. Кряква, свесив голову, сразу сунулась в
тростники... Еще одна, роняя перья, закувыркалась с перебитым крылом.
Вакса знает своё дело: проследив за направлением падения уток, живо кидается с лодки
и исчезает в зарослях. Минут через пять плывет с кряквой в зубах. Добравшись до челна,
ставит передние лапы на борт, подает утку, и снова на поиски. Разыскала подранка, в
увлечении гоняется за ним с лаем... Поймала, взяла его за спину так, чтоб не бился крылом.
Забралась в лодку, весело помахивая хвостом, вручила селезня хозяину, а сама, тщательно
отряхнувшись, опять на носу уселась, – отсюда виднее.
На крутом повороте челн качнуло. Борис Анатольевич промахнулся по взлетевшей
крякве и с сокрушением буркнул:
– Фу ты!..
И маленькая легавая не осталась безучастной к такой неудаче. Приподняв голову и
провожая блестящими глазами удалявшуюся крякву, Вакса, оскалив зубы, процедила
«рррррр», – рассердилась на утку за то, что та не упала.
Над заводинкой неожиданно протянула широконоска. Охотник ударил по ней второпях.
Утка шмыгнула над вершиной тростниковой перемычки и скрылась. Однако маленькая