удавалось. Здесь уж была моя забота... Так я и приспособился к охоте. У нас в роду все
охотники. Возьми хоть того же Володьку, правнука моего, – мёдом его не корми, только
стрельнуть дай... Осенью у нас тучами собираются большие кривоносые кулики, 1 величиной
с курицу; птица осторожная, редко кому достается. А Владимиру всегда удача, оттого что
смышленый парень. Воды теперь у нас вдоволь, от артезианских скважин за селом разливы
целые. Вечерами сюда набиваются пролетные кулики, – отдохнуть им охота. Возятся на
мелководье, да так голосисто кричат, что за пять верст в ночи слышно. Володька подползает
по полыни к самой воде и высматривает из-за кустиков... Пустой не возвращается.
Дядя из скромности ничего не говорит о себе. Но я-то хорошо знаю, что на охоте он сам
никому не уступит, – до сих пор дядя лучший у нас охотник по кабанам.
Едем мы с Федором Ивановичем на дрожках, разговариваем. Собственно, говорит он, а я
с увлечением слушаю. Посматриваем по сторонам, ищем дичь. У дяди зоркость степного
человека. Ночью, когда сюда ехали, он просто удивил меня. Я спрашиваю: «А что, далеко
ещё?» – «Минуем вон тот курганчик, – указывает старик в сумеречную даль пальцем, – за
ним лагерь наших пастухов». Как ни напрягал я зрение, ничего не увидел вдали. Едем-едем,
1 Кроншнепы.
и только когда поровнялись с курганчиком, я заметил его при луне. Вот каковы стариковские
глаза!
Сейчас, заслонясь от солнца ладонью, Федор Иванович пристально следит за чем-то.
– Лиса! Не пойму, что она вытворяет?.. А валяется! Наверно, нашла что-нибудь пахучее!
– догадался мой спутник.
Верно! И я хорошо вижу, как лисица припадает головой к земле и трется, трется. Даже на
спине покаталась.
Ради любопытства подъезжаем ближе. Делаем это на виду у зверя, как бы отрезая ему
путь. Случается, что при таком заезде степные лисицы иногда западают. И наш зверь залег.
Суживаем круг; лиса лежит, но мордой всё время вертится в нашу сторону... Вот не
вытерпела, вскочила и понеслась. Подходим посмотреть; что её интересовало. Оказывается,
тут валялись скверно пахнувшие остатки какой-то птицы.
Федор Иванович замечает:
– Скажи ты на милость, что за оказия? Ведь вот и любой пес с нашего стана, если найдет
падаль, обязательно поваляется в ней. Вернется домой, а от него нестерпимой вонью несет.
Сейчас же окружат его другие собаки, обнюхают и по пахучему следу убегают, чтоб и самим
«надушиться».
– Это древний навык у них сохранился. Так поступала первобытная собака. По запаху,
принесенному ею на своей шерсти, стая чутьем находила путь к месту, где валялась добыча,
– высказал я свое мнение.
Старик помолчал в раздумье и промолвил:
– Похоже, что и так...
Едем дальше. Погромыхивают наши дрожки, фыркает конь, бойко дергая вожжи.
– В этих местах надо ждать дичи! – предупреждает дядя.
Как ни мудрено различить темные головки стрепетов меж кустиков травы, мы всё же
заметили стайку. Постепенно сокращая круг, приближаемся к ней. Строгая стрепет птица, к
большому табуну нечего и думать подъехать.
Попался нам маленький табунок, – видимо, ещё не пуганый. Песочно-серые стрепеты,
ростом с тетерева, один за другим пропадают из глаз, прижимаются к земле. Совсем хорошо,
теперь вплотную подпустят!
Лошадь у нас смирная, привычная к стрельбе. Мы с Федором Ивановичем берем ружья и
сходим с дрожек. Дядя с оживлением прищуривает глаза.
Толчком вверх, с треском срываясь из-под ног, стрепеты так проворно летят, с боку на
бок переворачиваясь, что видишь только серебристо-серое мельканье. Частое и очень звонкое
дребезжанье крыльев с присвистом обычно далеко слышно в степи.
Сбитые выстрелами на быстром прямом полете, птицы продолжают ещё некоторое время
кувырком нестись вперед и падают, белея брюшком в траве.
Проследили мы, куда переместилась стайка, и опять подъехали. Теперь не прячась,
настороженно вытянув шейки, стрепеты подпустили нас на дальний выстрел. Но в третий раз
не выдержали нашего приближения и заранее слетели. Пришлось искать другие табунки.
К вечеру мы приехали на полевой стан одной из колхозных бригад.
Дядя передал артельной стряпухе наши трофеи.
– Раз дедушка был в степи, значит жди дичи! – улыбнулась она.
ЗА ПЕРЕПЕЛАМИ
Вечереет. Сижу на корточках у своей походной палатки. Передо мною тлеют угольки в
ямке. Опахивая их широкополой шляпой, раздуваю докрасна, но не допускаю пламени. Над
раскаленными углями, по-охотничьи, жарю нанизанных на проволоку перепелок.
Переворачиваю их с боку на бок, и нежные перепела румянятся. Стекая с них, шипит на огне
жир.
Весь день я провел в камышовых зарослях, наблюдая осевшую там саранчу.
Проголодался. А тут аромат дичи...
Готово мое жаркое. Ставя на огонь чайник, слышу топот. Приближается всадник.
– А! Привет, привет! – говорю я Ахмету, завернувшему сюда проведать меня. – Милости
просим!
Старый чабан, стреножив коня, пускает его пастись.
Мы усаживаемся «за стол» – вокруг кошмы, покрытой камышовой плетенкой.
Покончив с дичью, не спеша принимаемся за чай. Беседуем.
Вот и солнце зашло. В этот переходный от сумерек к ночи час наступает непостижимая
тишина, – степь готовится ко сну.
Вдали заблестели огни костров. Расплывчатым пятном чуть виднеется лошадь.
Стемнело.
Выплывает луна, и когда поднялась и перестала краснеть, опять обозначился конь с
падающей от него тенью.
Бесшумно закружила сова над землей, то исчезая, то показываясь в струях лунного света.
Рассказываю Ахмету, как сегодня на просянище наткнулся на перепелов. Птиц было
много, но, жаль, легавой собаки нет, без неё так трудно искать запавшую в стерне дичь;
приходилось самому вытаптывать её и поднимать на крыло.
Прощаясь со мной, Ахмет как бы вскользь заметил:
– Говоришь, что без собаки трудно поднимать перепелок? Завтра к концу дня приеду.
Сходим за перепелами. Будешь доволен!
Я привык верить моему приятелю, – как он скажет, так и бывает. Ахмет – знатный
человек в степи, все уважают его как знатока овцеводства. И в охоте Ахмет толк понимает,
знает и любит её. Но когда другие поучают его, он не перечит. Даже хвастуна слушает молча,
– неловко сказать: «Привираешь, мой друг».
Занятная охота вышла у нас на другой день.
Выкошенное просяное поле желтеет плотной щеткой жнивья. Мы с Ахметом не торопясь
идем по просянищу, шагах в сорока один от другого. Между нами тянется привезенный
чабаном волосяной аркан, концы его привязаны к нашим поясам. Веревка ползет полудугой,
шуршит по жнивью. Перепела пугаются, то и дело вылетают. Беспрерывно стреляю, –
вспугиваемые арканом птицы летят вперед.
Небольшие буроватые с пестринками перепела, готовясь к отлету на юг, отъелись и так
ленивы, что, пролетев низко над землей двадцать-тридцать шагов, снова садятся.
Поблагодарил я своего друга за эту веселую охоту.
Скоро мы с ним надолго расстались.
ПОДЗЕМНЫЙ ЖИТЕЛЬ
Из мшаг по оврагам чуть заметный ручеек бойко пробирается к берегу реки. Кругом
лесистые горки. Здесь, среди краснолесья вперемешку с березами, собираю грибы. На
прогалинах как будто и негде спрятаться толстому боровику, так нет: коричневая шляпка
хоронится в веточках или присыпана иглами хвои, – попробуй найди!
С огромной высоты едва слышно доносится курлыканье журавлей. Весною они
извещают о своем прилете торжествующими кликами, а сейчас грустно курлыкают. Три стаи