— Федор Корнеевич, это вы отвлекли немцев? За вами они бежали через двор мимо цистерн?
Баляба кивнул.
— А зачем вы начали стрелять? Вы видели тройку Гурбы?
Баляба отрицающе покачал головой.
— Но зачем же вы себя обозначили?
Баляба помолчал, словно раздумывая, стоит ли отвечать, а потом сказал:
— По глупости.
— Скажи, Федя. Чего уж теперь, — попросил Мелентьев.
Баляба снова помолчал, собрался с духом и будто выдохнул:
— Сличко.
Мы все уставились на него.
— Сличко там был. Или мне показалось. Нет, не показалось, он был среди тех. Я в него стрелял. И отходя, только в него целил. Не вышло, не попал. — И в сердцах он ударил своим тяжелым кулаком правой руки по ладони левой.
— Но зачем он вам понадобился в такой момент? — не выдержал я.
Баляба даже не глянул в мою сторону.
— Говорю же — по глупости, — повторил он, обращаясь к Привалову.
…Потеряв Фогеля и Бездольного, Щербатенко вернулся к Мукимову. Сюда же прибежали Гурба, Мелентьев и Решко. Прикрытия с востока уже не требовалось, они поспешили вдоль забора на запад, к воротам, у которых большой охраны не должно было быть, ведь немцы встречали не две группы с реки, с востока, где все уже закончилось, и с севера, где бой еще шел.
С охраной у западных ворот вступили в перестрелку Баляба, прибежавший сюда один, и Бездольный с Фогелем, пришедшие ему на помощь. Тут же включилась в бой и тройка Гурбы. Был ранен Решко, и Гурба приказал Мелентьеву оттащить его назад, к Мукимову. Так и оказались у южного выхода четверо: Мукимов, Мелентьев, Щербатенко и Решко.
Остальные четверо пробились к западным, центральным воротам как раз в тот момент, когда на северном участке стрельба начала стихать. Они уже были у ворот, не зная, уходить или связаться с Мукимовым. И тут же взорвалась одна из центральных цистерн. «Это Муким», — крикнул Гурба. И приказал всем уходить через западные ворота. Взорвалась еще одна цистерна. Гурба с Бездольным и Фогелем ушли на Довгалевку, как было предусмотрено, если операция сорвется. А Баляба во время взрывов снова исчез.
— Опять искали Сличко, Федор Корнеевич? — спросил Привалов.
Баляба молча опустил голову.
— А почему не предупредили Михаила Петровича?
— Когда ж было предупреждать? И Миша не разрешил бы, он же приказал уходить. А я сделал вид, что не расслышал. Из-за взрыва.
…Увидев раненого Решко, которого приволок Мелентьев, Мукимов понял, что надо уходить. Когда Мелентьев протиснулся в щель и ему передали худенького бесчувственного Решко, Мукимов вдруг крикнул: «Алик, прикрой» — и бросился в центр двора. Щербатеико только успел осмотреться, как Мукимов, не добежав и до середины, швырнул сначала одну гранату, потом тут же вторую и побежал назад. И тут же загрохотали взрывы. Какой-то осколок попал Мукимову в правое плечо. «Дело сделано, дело сделано», — закричал он Щербатеико, левой рукой вытолкнул Олеся в щель и вылез сам. «Все в порядке, идем на Торговицу, дело сделано», — прохрипел он Мелентьеву, стискивая левой рукой кровоточащее правое плечо.
Взбираясь по склонам, преодолевая канавы, скатываясь вниз, они потеряли друг друга. Мелентьев дотащил Решко до его дома. А Мукимов со Щербатенко, который в дороге потерял сознание от раны в живот, с трудом добрались до того места, где их ждали Василек Щербатенко и маленький Витя Кравчук.
— Вот и все, — тяжело выдохнул Мукимов и посмотрел на план, который заполнил своими пометками Привалов. — Сходится?
Собрались вокруг Привалова и все мы. Чтоб не путаться с рассказом, я не уточнял, как мы повторяли движения партизан. Конечно, мы не бегали вдоль вымышленного забора, роль которого «играла» канава, а медленно передвигались то в одну сторону, то в другую. Конечно, не бегал и Баляба, а, тяжело ступая, проделывал весь свой путь. Конечно, не ложились на землю Гурба и Мелентьев, и не тащил никто «раненого» меня в роли Антоши Решко. Только Мукимов в азарте в последний момент далеко-далеко зашвырнул два булыжника, «гранаты», подтверждая, что и сегодня он добросил бы гранаты через весь двор нефтебазы.
— Сходится, — сказал Привалов, — все сходится с отчетами. Я и не сомневался в этом.
Он не спешил сворачивать свой лист. Мы молча смотрели на прочерченные на нем линии, и теперь они уже не казались только линиями. Каждая из них будто ожила. Ожило прошлое. И в памяти живых ожили погибшие.
Федор Корнеевич Баляба смотрел на линии, обозначавшие его путь. Пусть и глупо было гоняться по нефтебазе за Сличко. Но он ведь увел врагов, которые могли уничтожить его товарищей. И скольких врагов уничтожил сам, пробиваясь с товарищами в центральные ворота.