Возле подъезда, сидя на скамейке и не обращая внимания на моросящий дождь, меня ждал Малыха. Думаю, справился у Чергинца, как добраться до моего дома. В ту минуту, когда он увидел меня и вскочил, он был особенно красив. Шкиперская куртка ладно сидела на нем.
— Ты меня ждешь?
— Жду. Больше нет сил.
— Идем ко мне. Теплее, и не капает сверху.
Мы поднялись на третий этаж, я открыл дверь, пропустил вперед гостя и вдруг увидел что-то в почтовом ящике. Для почты час был слишком ранним. Я открыл ящик, извлек сложенный вчетверо тетрадный листок. Вопросительно взглянул на Малыху, но тот не понял меня. Я спросил:
— Ты оставил?
— Нет, я просто ждал.
В записке, нацарапанной резковатым почерком, было три слова: «Приду час дня», — и никакой подписи. Я спрятал листок в карман.
— Проходи. Снимай куртку. Располагайся, как тебе будет удобнее. И начинай.
— А с чего начинать?
— У тебя больше нет сил, — напомнил я.
— А, да. Больше нет сил видеть, как она мучается. Я ведь не железный.
Почему-то я вдруг вспомнил, что Елышев, рассказывая нам с Малыхой о своем свидании с Софьей, говорил: «Я ведь не бревно».
— Ну, ходил я с ней, — продолжал Малыха, — думал, без любви, так просто. Видно, ошибался. Душа за нее болит, теперь никогда ее не брошу. Хоть отец ее… Ладно, я не про то. Всегда так у меня — не про то…
Странно было смотреть на этого видного парня, которому судьбой, казалось, назначено весело крутиться в житейском круговороте, но та же судьба заставила его, придавленного из-за собственного недомыслия, в растерянности сидеть передо мной.
— Я там был, — чуть ли не прошептал он.
Как говорится, камень свалился у меня с души, словно легче стало дышать. И так чистосердечно было жаль этого парня, который — в этом я не сомневался — никого не убивал и никогда не убьет.
Ему, конечно, тоже легче стало после первого шага. Он заговорил быстро, как будто боялся, что я перебью.
— Значит, так было. Верки весь вечер дома нет. Дома — то есть у меня в бараке. Я расскажу, где она была: искала Любу. По всем ее подругам, каких знала. Только не нашла. Боялась за нее, потому что отец их пригрозил: если увидит Любу с Володькой или узнает, свернет девчонке голову. Вот Верка и искала ее, чтоб та перебралась к нам. Я так посоветовал. Да, тесно, ну и что? Зато сейчас Люба жива была б. Я ждал-ждал, не вытерпел, поехал. Думал — дома она. У них дома, то есть в Крутом. Было темно уже, слякотно. Да и моросно тоже. Я как раз подходил к Крутому, но еще не дошел до него. Ну, знаете, там я шел… вдоль стены — посуше там. Вдруг вижу: из переулка выбежала какая-то женщина и сразу повернула. Не ко мне навстречу, а направо, по Микитовской, в сторону Днепра. И побежала прямо по лужам. Нет, не Верка. Если бы она была там в это время, то опоздала бы на работу. А она пришла вовремя.
— Какое же это было время? — спросил я его.
— Скажу, попробую, — задумался Малыха. — Я на Микитовской посмотрел на часы. — И хлопнул себя по лбу: — Нет, не смотрел я на часы. Я как раз хотел посмотреть, но эта женщина выскочила из переулка, и я про часы забыл. Да, точно. Только знаете, чего я не могу забыть? Она растворилась. В воздухе растворилась. Была — и вдруг мгновенно ее не стало.
Я подумал, что этой женщиной могла быть Софья. Но если б она спешила в больницу, то и бежала б дальше по улице, Малыха и видел бы ее. А то — растворилась…
— Я пошел дальше, — продолжал Малыха. — Свернул в переулок. Иду. Уже до конца того выступа дошел, знаете? И там я поскользнулся, упал, и мне почудилось, что кого-то спугнул. Бывает ведь такое?
Я кивнул в знак согласия.
— Подхожу к хате — свет горит, дверь приоткрыта. Даже болталась на ветру. Не знаю почему, но я открыл ее ногой.
— В резиновых сапогах?
— А вы бы что надели в такую погоду?
— Резиновые сапоги, — охотно подтвердил я.
— Как дверь открыл, — продолжал Малыха, — так сразу увидел. И сразу понял, что это тетя Паша. Только уж больно неестественно она лежала.
Я метнул на него быстрый взгляд. Он поймал его и торопливо спросил:
— Что-то не так?
Дело в том, что утром тетя Паша лежала в правильной позе, на спине. Значит, кто-то поправил тело в постели. Но я промолчал.
— Перетрусил я. Не за себя. Не знаю — за кого. Вернее, тогда не знал. Но и за себя чуть-чуть. А вдруг кто сзади меня пристукнет?..
И затем Малыха рассказал мне все, что видел он в ту ночь в Крутом переулке…
12
До часа дня, до обещанного в записке посещения было еще далеко, когда одновременно затрещал телефон и прошепелявил звонок в передней. Я поспешил снять трубку, крикнул: «Одну минуту!» — и побежал открывать дверь.