Он ждал Осокина и резко обернулся на стук в дверь. По это пришел помощник подписать кое-какие бумаги. Привалов подписывал их быстро.
— Святослав Владимирович, сегодня совещание в горкоме партии. Сам Карташев проводит, — напомнил помощник. — В семнадцать часов. Вы обещали быть.
— Я позвоню Геннадию Александровичу. Извинюсь. Придется тебе пойти. Я буду занят.
В эту минуту попросил разрешения войти лейтенант Осокин.
— Так что сходи на совещание. Кто-то должен быть от прокуратуры, — сказал Привалов и отпустил помощника. — Давай, лейтенант, делись своим уловом.
— Вам, Святослав Владимирович, могу весь отдать.
— Уже можешь?
— Могу. Но, увы, не слишком-то богатый улов.
Рассказанное Осокиным, однако, позволило Привалову создать если не подробную картину происшедшего на кладбище, то, во всяком случае, вполне подходящий эскиз. Хотя причина Появления там Петрушина необъяснима, нет сомнений, что он оказался у могилы Сличко не один и провел с кем-то не менее получаса. С кем-то пил и мадеру. И этот кто-то унес с собой бутылку. Он же, улучив момент, ударил Петрушина тупым предметом по голове, затем несколько раз — головой о косяк гранитного памятника.
До ограды Петрушин все же добирался самостоятельно. Каким образом ушел неизвестный, остается неясным. Но молоток, найденный в кармане ватника, к смерти Петрушина отношения не имеет. На рукоятке следы только его пальцев: молоток новый, сработанный недавно, в употреблении побывать не успел. Но с какой-то же целью Петрушин захватил его с собой, отправляясь на ночную прогулку. Или попал он на кладбище случайно? Кол же на могилу Сличко забивали не этим молотком, а, по всей вероятности, тем же тупым предметом, которым нанесли удар Петрушину. Какой же дорогой ушел неизвестный, у которого обувь размером поменьше, чем у Петрушина? Мокрый снег и заводская гарь могли, конечно, скрыть какие-то следы. Впрочем, не так уж важно, как он ушел. Важно, что он был здесь, забил кол, распил с Петрушиным мадеру.
— Знаешь, лейтенант, попробуй походить по магазинам, узнать, кто покупал мадеру вчера и позавчера. Понимаю, что гиблая затея, но всякое бывает. Не так часто в нашем крае потребляют ее. Что еще мы знаем о неизвестном? Что он — левша. И, судя по следу, еле заметно припадает на левую ногу.
— Это точно. Я сперва даже подумал, что обувь ортопедическая.
— В общем, имей это все в виду. А сейчас бери мою машину, гони в порт, найди там некоего Малыху Григория… забыл отчество…
— Того, что на Верке Осмачко женился?
— Да, того самого. Неплохой парень, между прочим, и передай ему записку.
Привалов торопливо написал на листке: «Гриша, вы с Верой должны сегодня ночевать у Надежды. Отправляйся сейчас же. Так нужно. Надеюсь на твою сообразительность. Записку мою верни лейтенанту. Привалов».
— Доложишь мне по телефону — нашел его или нет. И не задерживайся. Это важно. Не теряй времени, Толя.
12
Малыха позвонил Вере на завод, чтобы предупредить. Но не застал и оставил ей дома свою записку: «Приходи к Надьке. Обязательно». Вот это его и беспокоило: черт его знает, имел ли он право ей написать? Но не мог же он иначе ее предупредить?
Конечно, он мало что понимал, не представлял даже себе, для чего они с Верой нужны в доме Надежды. Ведь она сама будет всю ночь дома. Охранять ее, что ли? Или следить за ней? Ослушаться Привалова он, понятно, не мог. Да и не хотел, напротив, рад был помочь человеку, которого уважал больше, чем любого из своих портовых начальников, включая и капитана буксира, на котором работал.
Но никак не мог сообразить, что же делать ему здесь, у Надежды. Похороны Петрушина завтра. В десять утра. Почему-то не разрешили из дома. Велели из морга — и прямиком на кладбище. Ну, начальству виднее. Да и Надьке зачем он дома? Любовь, что ли, у нее к Петрушину была? Скорее ненависть, хоть и приютил он ее в трудный час.
Может, у лейтенанта надо было спросить, чего делать-то здесь надобно? Лейтенант этот и не улыбнулся даже. Работа такая? При чем тут работа. Привалов иной раз так улыбнется, что себя зауважаешь. А моя работа? Завтра ж с утра — на буксир. В порту лейтенант, конечно, все уладит. Все там будут знать, что Малыха опять «в деле» у прокурора. Хорошо, пусть так, пусть все знают. Но здесь-то что делать? Не могли, что ли, милиционера посадить тут, если чего-то или кого-то ждут? Значит, не могли.