— Ну человеком-то он никогда не был.
— Какой-никакой, а все человек. Не тебе знать. Меня-то пожалел, приютил.
— Дура ты, Надя. Это ты его пожалела. Согрела. Да разве ты поймешь? — Малыха безнадежно махнул рукой. — Все ж таки давай поищем чего-нибудь.
— Ищи, — безразлично сказала она.
— Но пойми, тот, кто ломал замок, что-то же надеялся найти.
— Ищи, — безразлично сказала она.
Четыре четких, отрывистых щелчка по оконному стеклу заставили их обоих вздрогнуть.
— Надя, ты кого-то ждешь?
А она стояла у плиты побледневшая, глаза застыли в каком-то необъяснимом страхе, нижняя губа отвисла.
— Иди, спроси — кто, — прошептал Малыха.
— Спроси сам.
— Иди и спроси, я сказал.
Надежда глянула вниз, на сжатые кулаки Малыхи, отшатнулась и чуть ли не побежала на веранду. Малыха бесшумно последовал за ней. Подойдя к двери, Надежда спросила, и голос ее подрагивал:
— Кто там?
— Надя, а Надя, может, тебе в чем помочь?
Этого голоса Малыха никогда не слышал и постарался запомнить, чтобы при случае узнать.
— Ничего мне не надо.
— Если что, ты смотри. Позови, коль что. Соседи мы как-никак. Да и…
— Не надо мне ничего. Спасибо.
На крыльце потоптались. Вроде человек не хотел уходить, надеясь, что ему откроют. Потом что-то прохлюпало вдоль степы. Явно кто-то пытался заглянуть в дом, искал щелку между ставнями, но затея была бесполезной, и вскоре человек ушел.
Малыха обратил внимание, что ни одна соседская собака не тявкнула. Может, морось позагоняла собак в тепло?
— Кто это?
— Сосед. Слышал же.
— А кто у тебя там в соседях? Молодой?
— Да брось ты, — упрекнула Надежда. — Если б хотела изменять Павлу Ивановичу, поискала б подальше от дома. Хотя б в вашем порту.
— А если бы меня не было, открыла?
— Ну, что заладил? Я бы вообще уже спала. И свет везде загасила.
Она вдруг резко повернулась к нему, обхватила его шею оголенными — полными и теплыми — руками, прижала лицо к его груди и зарыдала. Он растерянно провел ладонью по ее волосам, погладил покатые плечи. Его руки, словно сами по себе, сошлись за спиной, еще сильней прижали ее к груди… Но он вдруг вздрогнул, очнулся, понял, что происходит или может произойти. Взял ее обеими руками за плечи и сильно тряхнул.
— Ну, не реви. Не реви. Может быть, тебе лучше пойти к Софье ночевать? Утром все равно вам на кладбище… Ну, нельзя же так. И я же ведь не железный… Не плачь, Надя, не плачь. После смены Вера должна зайти, — наконец сказал он, — я ей записку оставил, что к тебе поехал.
Но она словно не слышала его.
— Гришка… Гришка… — выдыхала она ему в грудь. — Я его ненавижу. И не знаю, как отомстила бы, если б не подох он. Испоганил он… всю жизнь мне испоганил… больше еще, чем отец… Ты ж ничего не знаешь… Никто не знает, ни Сонька, ни Верка… Мне было… и семнадцати еще не было, когда он меня… в этом доме… — Она подняла лицо и посмотрела прямо ему в глаза своими огромными, голубыми. — Не смотри на меня так! Тебе первому сказала… и последнему… Если кто узнает, значит, от тебя… убью тогда тебя… или себя убью…
Мелкий, дробный стук в дверь — костяшками пальцев — оторвал Надежду от Малыхи. Он с облегчением вздохнул: «Слава богу, Верка пришла».
— Кто там еще?
Малыхе показалось, что на этот раз Надежда спросила иным голосом: что-то в нем было злое — злобное и вызывающее.
— Это я, Надя, открой, — ответил женский голос. Малыха сразу узнал его. Софья! «Но ведь никто не должен знать, что я тут», — подумал он и схватил Надежду за руку. Но она уже успела повернуть ключ в замке. Дверь дернулась. С крыльца на веранду скользнула Софья. Увидев Малыху, широко раскрыла глаза. Такие же большие, голубые, как у Надьки. «Но не такие добрые, как у Верки», — почему-то успел подумать Малыха.
— Надя, ты — что? — воскликнула Софья. — Разве так можно?
«У этой тоже на уме всегда одно и то же», — рассердился Малыха и резко захлопнул дверь за ее спиной.
— А как же Вера? Ведь только что расписались.
— Она сама за себя постоит, не беспокойся. — Ему противно было оправдываться перед этой… и слова-то для нее хорошего не найдешь: сама же все напортила Надьке с Елышевым, а перед тем, как старшину облапошить, его же, Малыху, завлекала. Но не сумела. И Елышева не удержала. Только, выходит, Софья-то и толкнула Надежду в этот дом, к Петрушину. А теперь что-то из себя корчит, стыдить надумала.
— Надя, ты — что? Веришь этому красавчику?
— Я не звала его, сам пришел, — наконец глухо откликнулась Надежда.