Едва вернувшись в просторный кабинет, где были раскиданы какие-то бумаги, — Саске не убрал их с того самого момента, как ему сообщили о том, что Сакура оказалась в больнице, — он в пару шагов преодолел расстояние до серванта. Оттуда мужской рукой была вынута бутылка коньяка, и Саске, чтобы хоть как-то успокоиться, мгновенно опустошил небольшую стопку, в которую плеснул всего пару глотков. Как бы ему не хотелось этого признавать, но стало значительно легче. Алкоголь выветривал все посторонние мысли, оставляя в голове только одну, так больно стучащую прямо о виски: Сакура пострадала, и Юки хочет, чтобы она очнулась.
Он чувствовал себя одержимым. Резко сев за рабочий стол, так что какая-то кипа бумаг поднялась в воздух и с шорохом распласталась на полу, мужчина зарылся длинными пальцами в чёрные волосы, нервно сжав их. И разве стало легче от выпитого алкоголя? Это было только мимолётное представление Саске об этом, и он прекрасно знал, что пить ему, даже немного, и вовсе не стоило: мысли о том, что никудышный хирург, что даже не смог привести в чувство любимую женщину и осчастливить своего сынишку, настойчиво жужжали в голове, как надоедливые мухи.
Что ему нужно было сделать, чтобы она пришла в себя? Неужто и вправду продать душу дьяволу? Саске готов был пойти даже и на это: не имели значения пути к его цели, был важен результат. Тяжело вздохнув, он уронил голову, будто налитую свинцом, на стол и задремал, то и дело дёргая от нервов и неудобного положения руками. Сон был сейчас для него лучшим лекарством, и Саске с удовольствием погрузился в него. Ему бы хватило и пяти минут, чтобы прийти немного в себя… и во сне он увидел бы очаровательную девушку с розовыми волосами, держащую за руку черноглазого мальчугана.
Проснулся он где-то в три часа ночи. Надоедливо тикали наручные часы прямо рядом с ухом, и Саске устало поднял голову, чувствуя, как спина и предплечья затекли от крайне неудобной позы, в которой он заснул. Он готов был проспать и дальше… да вот только сон всё не шёл, когда так хотелось. Мысли о Сакуре заполнили голову настолько, что разбудили его вместе с тиканьем часов. Нужно было проверить её, посмотреть, как она там, что с ней… Сакура напоминала маленького зверька, о котором заботился маленький ребёнок. Только дети могут вскочить ночью, посреди сна, и посмотреть, в порядке ли их больной котёнок или щенок, который сломал лапку.
Сакура была сейчас беззащитна перед болезнью, что набросилась на неё, будто дикий зверь. Девушка напоминала невинную лань, и её нужно было непременно спасти. Более того… так хотелось подержать её за руку в спокойной обстановке, почувствовать такую знакомую нежность кожи её ладони… не выдержав, Саске вскочил, поднявшись с места, и вышел из своего кабинета, рывком закрывая его. В больнице было практически пусто: медсёстры только сновали туда-сюда, да и по пути встретилась парочка хирургов, рассуждающих о том, когда закончится их смена. Они всё пытались выпытать у Саске, как его пациентка, да только Учиха даже не остановился: с обеспокоенным видом, держа в руках планшет с анализами девушки, мужчина направился на пятый этаж быстрым шагом.
Сейчас его меньше всего волновало то, что подумает о нём персонал больницы, когда он, даже не здороваясь, пролетал мимо каждого так стремительно, что за ним следом развевался белый халат. Важно было узнать, как там Сакура… боже, ну почему это случилось именно с ней? Почему не с кем-нибудь другим? Почему, например, не пострадала какая-нибудь часто выпивающая девушка, которая не заботится о своём ребёнке, а сдала его в детский дом? Почему сбило именно эту примерную мать и порядочную девушку? Да, Саске сейчас размышлял кощунственно по отношению к людям, но почему он должен думать иначе, учитывая то, что пострадала его возлюбленная? Когда она придёт в себя, нужно непременно сказать ей об этом…
Путь до палаты показался ему слишком длинным. Даже когда они поднимались с третьего этажа — а Саске шёл с четвертого, где находился его кабинет, — дорога не казалась такой продолжительной, как сейчас. Тяжело вздохнув, он остановился возле нужной палаты. Пятьсот двадцать восемь. До чего же роковое число… теперь, наверное, будет преследовать его до конца жизни, если Сакура так и не придёт в себя. Такой расклад вещей был вполне возможен, и Саске больше всего на свете боялся это допустить. Если это случится… он не сможет себе простить. Нет. Никогда. Никогда он больше не сможет после этого посмотреть в глаза своему сыну.
Однако Юки об этом сейчас даже не думал — малыш крепко спал, положив голову на колени Ино, приоткрыв губки и принявшись сопеть, когда Саске проходил мимо. Слегка улыбнувшись, Учиха наклонил голову набок: его маленькая копия то и дело хмурила брови, морщила носик и тут же зажмуривалась. Может быть, этому ангелу снятся плохие сны? Саске был в этом уверен: конечно, после таких потрясений поле с ромашками вряд ли посетит его сновидения.
Но мужчина не стал долго задерживаться. Он зашёл в палату, снова с щелчком открыв дверь и с таким же щелчком закрыв её. К этому пищанию всех приспособлений, которые показывали состояние Сакуры и поддерживали её здоровье, хирург привык: это было не в новинку, такие стоят чуть ли не в каждой палате. Он не обратил на них внимания, и для Саске, как для врача со стажем, здесь царила полная тишина.
Сакура так и лежала на койке, даже не сдвинувшись с места за всё это время. Губы были так же приоткрыты и немного пересохли… однако было видно, что она дышала. Волосы разметались по подушке, а одна рука вытянута вдоль тела. Только пальцы еле заметно подрагивали от той боли, которую она внутренне чувствовала, но из-за глубокого сна выразить не могла. Ресницы то и дело заметно подрагивали: казалось, на них опустилась дымка такого сильного сна, из которого её ничто вывести не в состоянии. Она казалась такой больной, такой маленькой, такой страдающей, такой… несчастной. На её бледном лице было выражение умиротворения и вместе с тем безысходности. Оно не выражало практически ничего, кроме боли. Что-то было в нём такое… знакомое, родное, тёплое. Веснушки на её щеках даже немного померкли — Сакура была не такой цветущей, как раньше. Но от этого её красота нисколечко не убавилась: девушка была такой по-холодному прекрасной. Она напоминала Снежную королеву из той самой сказки: бледная кожа, еле заметные розоватые тени на верхних веках, абсолютная тишина. Разве что, её сердце оставалось таким же добрым и горячим, как и раньше.
- Ну, как ты? - Саске с жалостью посмотрел на неё, опустившись рядом на стул, подвинувшись чуть ближе. - И угораздило же тебя. Вот, наш сын принёс тебе рисунок, - взяв рисунок Юки, которые его заинтересовал, мужчина только горько улыбнулся, покачав головой и с немым укором посмотрев на девушку: - А ты даже не хочешь посмотреть. Хотя тебе бы меня сейчас укорять, а не мне тебя.
Слегка покачав головой, он отложил рисунок: такое банальное, но такое милое и приятное изображение цветочков для мамы. Именно в этой ситуации оно растрогало Учиху. Слегка склонив голову набок, мужчина улыбнулся, переведя короткий взгляд на свободную руку Сакуры. Девушка так и не двигалась. Интересно, имела ли она представление о том, что Саске здесь? Наверное, даже и не задумывалась… должно быть, она и не предполагала о том, что Саске оперировал её и пытался спасти её жизнь.
Пытался… какое точное слово для отображения работы Учихи именно в этой ситуации. Он корил самого себя за то, что она сейчас спала: Сакура должна была открыть глаза, должна была проснуться, должна была… но нет. Ресницы всё так же еле заметно подрагивают, но не так, как у человека, готовящегося проснуться и потереть глаза, прогоняя последние остатки сна. Мужчина осторожно взял её ладонь в свою, широкую и сильную. Она тёплая… такая тёплая, как и раньше. Приятная, даже немного горячая с внутренней стороны. Её хотелось ласкать кончиками пальцев, как привык это делать Учиха, — но она ничего не почувствует. Прикосновение к ней вызывало настолько сильные чувства, что Учиха готов был расплакаться и сам, никому больше не показывая свои рвущиеся наружу слёзы.