Уходить из теплого, наполненного ароматом выпечки дома не хотелось. Виктор поднял воротник, поправил шарф, когда столкнулся с первым порывом зимнего ветра. Какой контраст с оставшимся за спиной домом.
На улице быстро темнело, в домах зажегся свет. В отличие от российских старушек, здесь ни одна занавеска не шелохнулась, не было видно ни одного силуэта, однако Виктор в человеческой природе не сомневался: вскоре улица будет в курсе, кто захаживает к слепому. Правда, не скажут ему имя - Виктор через домовладелицу по сарафанному радио просил передать, что хочет тишины и покоя. Пусть будет просто Виктор.
В душе играла мелодия, пока еще тихая, но ждущая своего часа. Когда Виктор прикрывал глаза, видел лед и движения бедер Юри на светлой кухне. Ему лампы в принципе не нужны, парень зажег их ради гостя. У японца красивое тело, спортивное, но не жесткое, как у Никифорова, а мягкое, как булочка. Все на своих местах, все аппетитное и округлое правильно настолько, что не возникает вопросов о диете и сбросе веса. Юри сам прекрасно следит за собой. В холодильнике у него полно салатов, есть парочка супов и микроволновка. Раз в неделю к нему приходит женщина, которая генералит дом и готовит. Вкусно готовит, Никифорова угостили. Юри вообще гостеприимен.
Воспоминания о передвижении слепого по кухне рождают в душе новый виток мелодии. Музыка принадлежит телу Юри, он рождает ее сам, не замечая этого уникального свойства. Двигается легко и грациозно, с идеально ровной спиной, взмахивает руками, как крыльями, но всегда по делу. Танцует под неслышимую никому, понятную только ему мелодию. Как много людей видело его таким?
Виктор не знает, это вызывает слабое раздражение и желание вернуться в светлый дом, разделить с Юри вечер и, возможно, ночь. Не в плане секса, хотя японец привлекателен для бисексуальной натуры Никифорова, только прикоснуться, полежать, растопив лед.
Бывают такие люди, встречаются, хоть и очень редко, на которых смотришь и понимаешь - твое. Родное, близкое, сразу по сердцу пришлось. Исключительное. Виктору должно быть стыдно так беззастенчиво навязывать свою компанию слепому, но по-другому он не мог. С каждым днем он чувствовал Юри лучше и лучше, как будто настраивался на его волну.
Впервые за долгое время ему хотелось съездить на тот каток в соседнем городе.
Виктор привычно уже поднялся по ступеням домика Кацуки, позвонил в дверь. Видеться им удавалось часто, хотя большей частью по вечерам, в первой половине дня Юри имел какие-то свои дела, а Никифоров посещал каток, возвращал себе былую форму. Программа пока не обрела четких очертаний, была расплывчата, даже названия ее Виктор не знал, порою чувствуя себя слепым котенком, тыкающимся наугад в темноте, однако… Тело пело. Это было то, что нужно. Впервые пустота заполнялась, медленно, потихоньку, его сосуд вновь наливался красками, как бокал - рубиновым вином. Он крутился на льду, прыгал, взлетал, парил, как будто вернулся в свои беспечные шестнадцать, когда катался ради самого себя и льда, а не ради зрителей.
Чего-то не хватало, какой-то нотки, Виктор надеялся найти ответ у слепого, но удивительно прозорливого Кацуки. Они никогда не разговаривали о травме Юри, хотя Виктор подозревал, катастрофа произошла пять лет назад и стала причиной переезда японца в Оушен-Гроув. Вместе с травмой Юри приобрел удивительное мировоззрение. Впитал в себя спокойствие океана, легкость ветра, основательность скалы. Юри равнялся постоянству. Беседы с ним… Виктору открывали глаза. На мир вокруг, на себя самого, как будто отмывали от старой корки копоти прилипших взглядов, жадного, расчетливого восхищения.
В жизни Виктора был только один человек, который смотрел на него так, как Кацуки, видел в нем Виктора, а не Никифорова. Поэтому фигурист никогда не менял тренера, хотя ему предлагали и не раз.
Дверь открыла миловидная брюнетка в очках. Удивленно вскинула брови.
- Добрый день.
- Добрый день, - немного растерянно поприветствовал незнакомку Виктор.
В груди поселилось неприятное ощущение, как будто заворочался огромный червяк. До этого дня он, разумеется, слышал о контактах Юри с другими людьми, однако не встречал никого, кто бы попал в дом Кацуки. Слепота и вежливость японца надежной, хотя и прозрачной преградой стояли между ним и остальным миром.
Женщина тем временем наклонилась, принюхалась к нему.
- Юри, высокий мужчина в пальто, пахнет хвоей и океаном.
- Пропусти, - донеслось из гостиной. - Это Виктор.
- Да знаю я, - пробурчала тихо брюнетка, смерила Никифорова недобрым взглядом. - Не понимаю, в какую игру вы играете, мистер Никифоров, но если разобьете ему сердце, я вас прикончу, - прошипела практически в ухо, затем отстранилась, злость исчезла из ее глаз. - Юри, я поскакала. Наша леди-босс уже ждет меня на суд и казнь.
- До встречи, Лиза!
- Пока-пока.
Женщина накинула пальто, еще раз предостерегающе посмотрела на Никифорова и вышла. Виктор перевел дыхание. До сих пор город играл на его стороне, не говорил Юри подлинную фамилию, а, может, сам Кацуки не спрашивал, однако эта женщина… она не была обязана сохранять секрет. Не важно, кто или что Никифоров, для нее на первом месте оставался Юри, это было видно невооруженным взглядом. В глубоких черных глазах вспыхивало и гасло пламя Ада, когда она угрожала ему. Между ними что-то большее, чем просто отношения. Неужели…
Думать об этом было крайне неприятно, Виктор поморщился. Раньше за ним не наблюдалось подобной неуверенности в себе. Юри изменил его, сам того не замечая.
- Привет.
Кацуки сидел на диване в гостиной, перед ним стоял ноутбук. Клавиши на нем были крупнее обычных, с насечками, по которым скользил сейчас палец Юри.
- Привет.
Виктор привычно устроился возле японца на диване. Зверь внутри утробно заурчал от удовольствия, когда бедра коснулось тепло Кацуки.
- Твоя подруга?
Юри смущенно засмеялся, коньячный румянец залил щеки и шею. Он почесал кончиком пальца переносицу.
- Нет, помощница. Когда я ослеп, пришло вдохновение, захотелось поделиться с миром своими мыслями и чувствами. Раньше такого не возникало, - он стал задумчивым, печальным. - Люди мало ценят возможность общения, невербальной коммуникации. Только когда лишаются этого, понимают, сколь много значит один выразительный взгляд или возможность увидеть собеседника.
Виктор затаил дыхание. Глупая ревность, как и угрозы женщины, вылетели из головы. Юри часто рассказывал о себе, но редко делился чем-то по-настоящему важным и личным. Сейчас он переступил через себя, взяв за руку неопытного в отношениях Никифорова, провел через порог очередной ступени. Виктор молчал, чтобы не сбить, не разрушить то интимное, что воцарилось между ними. Тишину, пронзенную доверием, открытостью Юри. Мир в комнатке замер и затих, притаившись, прислушиваясь к негромкому голосу. Он видел, японцу самому хочется рассказать, поделиться с ним, именно с Виктором, а не с кем-то другим.
- Я был выброшен в эту темноту так резко, внезапно, что совершенно растерялся. Это был новый мир для меня, полный неизвестности, а неизвестность, как правило, страшит сильнее боли или смерти. Поэтому отчаянно искал приложение себе, своим талантам, в привычном мире. Что-то, что позволило бы не считать себя обузой, стать полноценным членом общества, пусть по-своему, - Юри говорил плавно, перед глазами вспыхивали страшные картины. Виктор видел его в темноте, растерянного и напуганного, как ребенка, проснувшегося от страшных кошмаров. Каково это - ослепнуть? Он не знал, боялся узнать. А Юри пережил это, прошел и стал сильнее. Сила воли и упорство восхищало. - Поэтому я записал пару монологов, пробных “черновиков” на диктофон и отослал в несколько издательств. Одно из них заинтересовалось возможностью открыть людям мир слепых, но помнящих буйство красок. Ко мне приставили Лизу, я записываю на диктофон главы, она печатает их, затем читает, и мы вместе их перерабатываем. Кстати, я только потом узнал, что она замужем за редактором. Это была своеобразная проверка моих талантов. Сам был удивлен, когда книга получила признание критиков.