Виктор не знал, что сказать. Столько всего навалилось сразу. Откровения Юри, облегчение от того, что женщина занята, значит, ничем не угрожает ему. Картины, образы, мысли и чувства - все это поглощало Никифорова. Недостающие кусочки в образе Кацуки вставали на свои места.
- Ты пишешь только о своей жизни? - с трудом выдавил он.
- Нет, - Юри светло улыбнулся. - На самом деле, о жизни слепых была только первая книга. Теперь я… хм… - он смутился.
Виктор поерзал, подгоняемый почти охотничьим азартом. Это что тут за секреты такие? Юри никогда не стеснялся ни себя, ни своих поступков или ошибок, которые так или иначе допускают все люди, даже зрячие, что уж там говорить о слепых. И хотя румянец в такие моменты заливал его лицо, он никогда не опускал голову, не прятался за волосами.
- Ты?..
- Пишу любовные романы, - Юри вспыхнул.
Сейчас, спустя какое-то время после знакомства и несколько стен вежливости, Кацуки предстал в истинном свете. Стеснительный, легко краснеющий, эмоциональный, многое принимающий близко к сердцу. Это настолько ярко дополняло образ спокойного, цельного парня на берегу, что Виктор… Он не мог подобрать слов. Впервые в жизни он внимательно наблюдал, как раскрывается перед ним заинтересовавшая его человеческая личность, и переносил свои впечатления на лед. Музыка в ушах звучала все громче, требовательнее, как было только в молодости. Вдохновение возвращалось. Юри стал вдохновением. Слой за слоем, каждый из которых - тончайшая полупрозрачная пленка - Никифоров открывал себе противоречивую человеческую натуру.
Виктор смотрел на профиль Кацуки, на его незрячие глаза. Глубокого шоколадного цвета, при правильном освещении иногда казалось, что они несут в своих глубинах малиновый оттенок. В отличие от фотографий многих слепых, просмотренных Никифоровым в Интернете, глаза Юри не застилала пелена. Ничто не говорило об увечье, кроме расфокусированного взгляда и мелких шрамов на висках. Они паутинкой уходили под волосы. Шрамы украшают мужчину. Виктор всегда считал это своеобразным утешением для тех, кто не сумел уберечь собственную внешность. Поэтому берег лицо, руки, прятал синяки от тренировок под слоями дорогой одежды и тонального крема. Встречают ведь по одежке. Шрамы Кацуки Юри были незаметны, тонкая паутинка, скрытая темным загаром, если не присматриваться, то заметить тяжело, особенно, когда он надевает широкие очки. Те прячут почти все.
Юри забрался с ногами на диван, обхватил колени руками и водил пальцами по верхней части стопы. Дома он ходил только босиком, как любой слепой, зависящий от ощущений. Любых ощущений. Мебель никогда не переставлялась, ковры не появлялись, а Виктору нравилось слушать, как шлепает Юри ему навстречу. Негромко, удивительно уютно. С тоской вспоминал о Маккачине. Наверное, большой и шебутной пудель стал бы огромной проблемой для привыкшего к спокойствию и определенному порядку в каждой сфере жизни слепого.
Виктору нравилось следить за скольжением пальцев Юри по коже. Стопы у парня были узкие, длинные, пальцы аккуратные, ухоженные. Сбоку виднелись старые потертости, въевшиеся в кожу. Такие бывают у фигуристов, когда те много тренируются или часто меняют коньки и вынуждены пробовать и растаскивать новые. Тело Юри являлось картой его жизни, год за годом, как возрастные кольца дерева представляло, что происходило в жизни парня. Никифоров не задавал вопрос, занимался ли Кацуки фигурным катанием. Ему не пришло в голову искать информацию в Интернете. До этого момента между ними пролегала определенная граница товарищества и зарождающейся дружбы, однако откровение толкнуло вперед, на новый виток эволюции.
Тишину собеседники не спешили нарушать, она такая уютная, однако каждой интимности должен быть предел. Они успеют еще помолчать в свое удовольствие, сейчас лучше не перебарщивать.
Виктор в первый раз выстраивал серьезные отношения, не любовные, в которых даже не упоминалось о сексе, и не имелось сексуального подтекста. Работа оказалась сложной. Уровень за уровнем, кропотливо, осторожно укладывал он хрустальные стены замка, стоящего на скале в окружении леса и гор. Словно наяву видел фигурист прозрачные стены, способные выдержать напор любого урагана, возносящиеся к синим небесам шпили остроконечных крыш. Как в сказке.
Деликатность, осторожность, бдительность - этому научил его Юри Кацуки. Против воли, в мир слепого японца нельзя врываться с шумом и треском, нельзя нахрапом брать очередную высоту. Необычное, незнакомое ощущение. Правильное где-то внутри, там, где судорожно трепыхалось нечто живое и теплое, знакомое и незнакомое.
Виктор обвел взглядом комнату, ища, на чем бы зацепиться взглядом и использовать как предлог новой темы в разговоре. Юри терпеливо ждал, хотя Никифоров знал: слепой чувствует каждое его движение.
Внимание привлек красочное видео на экране. Пробило холодным потом, по спине побежали мурашки. С удивлением Виктор узнал запись собственного выступления.
- Ты… - голос внезапно охрип еще сильнее. Виктор порадовался, что простуда оставила после себя подарок длительного действия в виде изменившегося голоса. Если Юри его поклонник, он наверняка слышал многочисленные интервью. Конечно, записи меняют голоса, но… Не хотелось открывать правду, не сейчас, не таким образом. Виктор боялся разрушить то хрупкое, что успел выстроить. Боялся лишиться маленького мирка с вареньем и кривоватыми, но сладкими бисквитами, где его принимают просто так, без фамилии, только по имени.
Мучил стыд за ложь Юри, но Виктор утешал себя тем, что солгал только в одном - своей фамилии. В остальном он был предельно искренен и открыт, насколько это вообще возможно для полузнакомых людей. Лишиться расположения Юри, увидеть, как захлопнутся перед ним двери дома слепого… Картина пугала, по плечам бежал мороз, Виктор нервно дергался.
- Ты любишь фигурное катание?
- Да, - Юри провел пальцами по клавишам, но не запустил видео. - Раньше я профессионально занимался им, но вынужден был бросить. Сейчас мой друг присылает мне записи, где описывает каждое выступление, не только прыжки, как это делают комментаторы. Каждый раз с видео. Глупости, но Пхичит настаивает, говорит, хочет стать режиссером, - засмеялся Юри. Ему не было обидно, он не считал издевательством или насмешкой видео для слепого. Принимал заботу и радовался ей.
Виктор знал только одного Пхичита. Чуланонт из юниоров. Говорили, что в новом сезоне он будет пробоваться во взрослой категории.
Почему-то он никогда не слышал о Юри Кацуки.
- Тебе нравится Никифоров?
Юри прикрыл глаза, откинулся на спинку дивана. Черты лица его расслабились умиротворением, ласковой памятью о прошлом.
Вспоминайте только то, что доставляет вам удовольствие.
- Твой тезка великолепен. Именно он вдохновил меня заняться фигурным катанием, его первая программа во взрослой категории. Он выделялся среди остальных фигуристов. Не могу объяснить. Талантливых много, встречаются гении, но Никифоров так откровенно был влюблен в лед. Он получал удовольствие от самой прокатки, от номера, от музыки и выступления. Улыбался искренне, наслаждался каждым мгновением. Ошибки ли, удачи ли - все принимал.
У Виктора перехватило горло. Да, да, именно так. Он был влюблен в само катание, а не медали. Они казались ему чем-то сопутствующим и неважным. Холод льда, тонкий баланс на острой грани лезвий, восхитительное ощущение полета, когда на полной скорости скользишь вдоль бортиков, раскинув руки. Свобода и полет. Как давно это сменилось на желание удивить, поиграть для публики? Ведь никогда раньше его не волновало, что скажут остальные. Да, он хотел восхищения, не терпел небрежности, но умел… получать удовольствие. От победы, от поражений. Главное - от самореализации.