Дали свет, и сеанс прекратился. Из кинобудки вышел неприметный человек небольшого роста и остановил механическое пианино.
Тем временем толпа напирала. Людское любопытство победило страх, и вокруг трупа образовался полукруг зевак.
— Так ведь пианино, оказывается, не настоящее, а механическое! — возмутился кто-то.
— Вот-вот! А деньги-то дерут настоящие! — послышался недовольный возглас старушки.
— И тапёр, выходит, не тапёр, а чистый мошенник! — воскликнул какой-то господин в котелке.
— Сударь, побойтесь Бога! Разве можно плохо говорить о покойнике? — пристыдила незнакомца дама в шляпке.
— Господа! Прошу разойтись! — раздался властный голос директора синематографа. — Сейчас прибудет полиция.
Упоминание стражей порядка подействовало, и люди, сначала потихоньку, а потом и торопливо, стали покидать зал. Осталось всего несколько человек: Ардашев с женой, супруги Мильвидские, судья первого участка Бенедиктов, банкир Старосветский и сам директор — Александр Захарович Купский.
От полицейского управления до «Модерна» было рукой подать, и потому начальник сыскного отделения Ефим Андреевич Поляничко и его верный помощник Антон Филаретович Каширин не заставили себя долго ждать.
Первым появился Каширин. Маленький и толстый, точно бильярдный шар, он вкатился в зал и громко, дабы показать свою значимость, провещал:
— Ну-с, кто здесь труп?
— Да вот, собственно, — указывая рукой на тапёра, ответствовал судья Бенедиктов.
— А? Иван Георгиевич? Благодарю-с, — заискивающе пробормотал тот и, оглядевшись, спросил: — А что здесь делают дамы? Прошу всех посторонних немедленно покинуть залу! — И тут же, метнув недобрый взгляд в сторону Ардашева, добавил: — Это и вас касается, господин адвокат.
— Одну минуту, Антон Филаретович, — вмешался начальник. — Не стоит торопиться. Возможно, нам понадобится опросить свидетелей.
— Не смею спорить, — пожал плечами Каширин.
— А впрочем, я, наверное, пойду домой, — повернувшись к Ардашеву, негромко вымолвила супруга. — Это печальное зрелище не для меня.
— И я с вами, Вероника Альбертовна, — утирая слёзы крохотным платочком, чуть всхлипывая, проронила Мильвидская.
— Вот-вот, — поддакнул банкир Старосветский, обращаясь к жене, — и ты, дорогая, поезжай с ними. Я буду позже…
Вздыхая и перешёптываясь, дамы удалились.
Тем временем начальник сыска двумя пальцами (за дно и край) взял чайный стакан, понюхал, хмыкнул и отставил в сторону. Потом настала очередь полупустой бутылки сельтерской. Но она отвлекла внимание сыщика ненадолго — теперь он занялся карманами покойного: из светлого сюртука выудил медный портсигар, коробок спичек, карандаш и овальную фляжку ручной работы.
— Ого! — присвистнул Каширин. — Серебряная?
— Да, не сомневайтесь. Тут гравировка даже имеется: «С днём Ангела, милый! Твоя Крошка С.». — Поляничко помолчал немного, а потом спросил помощника: — А что, Антон Филаретович, разве этот настройщик фортепьяно… как его…
— Харитон Модестович Акулов, — подсказал тот.
— Вот-вот… женат?
— Никак нет, одинок, как горох на блюде.
— Так-так… — полицейский, достав носовой платок, аккуратно отвинтил крышку, налил в стакан немного содержимого фляжки и, рассмотрев жидкость на свет, заключил:
— Коньяк. И к тому же недешёвый.
— Позволите? — осведомился Ардашев, и, получив согласие, тоже понюхал стакан, и добавил: — То, что это коньяк, — несомненно. Только запах у него странноватый…
— И что же вам в нём не нравится? — усмехнулся Каширин.
Но адвокат не успел ответить, потому что в этот момент Ефим Андреевич, уже набив нос табаком, потянул воздух. Зелье возымело действие, и сыщик разразился однообразной, как хлопанье куриных крыльев, чередой чихов, прерываемых словами «Прости, Господи!». Вытерев всё тем же фуляровым платком выступившие слёзы, он крякнул от удовольствия и спросил доктора:
— Итак, Савелий Панкратович, позвольте услышать ваш медицинский вердикт.
— Exitus lethalis, — сухо выговорил Мильвидский.
Поляничко пожевал губами и сощурился.
— Думаете, скончался в результате смертельного хронического заболевания?
— Похоже на то, однако совершенно точно сказать не могу. Это всего лишь предположение. Для полной уверенности надобно провести вскрытие.
— Да бросьте вы! — махнул рукой Каширин. — Этак с ума можно сойти, ежели каждого мёртвого пропойцу к прозектору возить. Разрешение на погребение выдадим, и всё, хватит. Тут и без латыни ясно: пил-пил и допился… Вы же видите, что он подливал из фляжки коньяк, пока не окочурился.