Единственное, что меня несколько смутило – я ведь даже не успел подумать о том, что напечатали мои пальцы. Не то что прочесть – даже подумать!
И потом, было там одно место: «и четырехгранное лезвие шпаги вонзилось в горло ненавистного…»
Но постойте… Разве лезвие шпаги не круглое в своем сечении?
2
Начиная с этого момента я уже не мог полностью контролировать творческий процесс. Не полностью, впрочем, тоже. Непослушные пальцы, черпая вдохновение из неизвестного источника, со сверхъестественной (теперь я мог напечатать это слово быстрее, чем за 2 секунды) скоростью формировали из символов повествование. И, кстати, насколько я успевал заметить – неплохое повествование!
А заметить я успевал немного. Максимум две – три строчки, пока очередная страница на экране не сменялась следующей.
Осознав всю тщетность своих усилий, я демонстративно отвернулся от экрана и уставился в окно. По двору, уныло и хрипло тявкая, бегала маленькая собачка с неопределенной родословной. Ветер лениво подбрасывал вверх опавшие листья, иногда метко попадая ими прямо в открытый бак для сжигания мусора. Начинал накрапывать мелкий и противный дождик. И все это под непрекращающееся постукивание клавиш.
Забавно, раньше мне редко выпадала возможность просто посидеть и посмотреть в окно.
На гравийной дорожке, ведущей к дому, показался мистер Зоз. Одной рукой он удерживал над головой дипломат, прикрываясь им от дождя. В другой руке был зажат почему-то так и не раскрытый зонтик.
Только увидев в окне приближающегося мистера Зоза, я отвлекся от своих невеселых мыслей. И внезапно ощутил, как что-то неуловимо изменилось в моем окружении. Нескольких секунд мне хватило, чтобы понять, что именно. Стук клавиш прекратился!
Я взглянул на монитор. Так и есть! Внизу последней страницы, большими буквами, с тройным интервалом между ними было написано:
Еще одно нововведение! Я никогда не заканчиваю… раньше не заканчивал свои рассказы так. Просто ставил последнюю точку и дату окончания работы. И все.
Когда прозвенел звонок, первые страницы повести уже выползали из принтера.
– Ну как? – приветливо спросил мистер Зоз, поглядывая на часы. – Повесть готова?
– Н-ну… да, – ответил я без особой уверенности.
– Действительно? – Казалось, он был слегка удивлен. – Что ж, посмотрим…
Мистер Зоз подошел к принтеру и стал выхватывать прямо из его пасти листок за листком, бегло просматривая.
– Интересно, интересно, – комментировал он, сощурив глаза, а я недоумевал: неужели он читает с такой скоростью?
Бегло взглянув на последний листок, мистер Зоз удовлетворенно хмыкнул, сложил все листы в пачку и убрал в дипломат. Затем, положив его на колено и пытаясь закрыть, не защемив при этом галстука, вынес свой вердикт:
– Совсем, совсем неплохо! Нельзя, конечно, прямо сейчас с уверенностью сказать, в чью сторону повернется стрелка часов… Но шансов у тебя много. Они, конечно, все небольшие, но их много. Не умением, а числом, как говорится. В общем, завтра я иду на переговоры с издателем, а потом перезвоню тебе.
Когда дверь за ним закрылась, легкая волна паники пронеслась по поверхности моего сознания.
Господи, что же я ему отдал?!
И потом, что он имел в виду, когда говорил про стрелки часов?
Впрочем, человек, просидевший почти двое суток за работой, едва ли может думать о чем-либо слишком долго…
На следующее утро… или, если следовать основным принципам реализма, на следующий день меня поднял с постели звонок мистера Зоза.
– Все отлично! – бодро закричал он в трубку, словно пытаясь заразить меня свои оптимизмом. – Повесть взяли. Издатель в восторге! Он принял решение удвоить тираж втрое! Представляешь – втрое!
Честно говоря, я представлял себе это с трудом.
– И это только благодаря твоей повести! – не унимался мистер Зоз. – А когда издатель дочитал до того места, где ты убиваешь героиню, он просто…
– Я… убиваю… кого? Прости, я еще не совсем проснулся, поэтому сейчас воспринимаю все несколько… несколько…
– Ну когда твоя героиня замерзает, а ты еще выводишь такую прочувствованную сентенцию страницы на три о том, что на самом деле в ее гибели виновато не столько колдовство Рэдноуза, сколько общая безысходность, которая…
– Постой, постой, – не слишком вежливо перебил я. – Так она что там, умирает?!
– Ну, ты и шутник! – добродушно усмехнулась трубка. – Спроси еще, не оказывается ли мальчик, спасенный героиней, незаконнорожденным сыном колдуна. Или как Со Врас в финальном поединке убивает Рэдноуза при помощи золотой подковы…
– Золотой подковы? – как механический психоаналитик повторил я.
– Ну хорошо, хорошо, – успокаивающе сказал мистер Зоз. – Должно быть, ты и вправду еще не проснулся. Отдыхай пока. И… – Он выдержал эффектную паузу. – Готовься к новым подвигам! Я сейчас как раз обсуждал с издателем идею о двухгодичном контракте. Пока, конечно, ничего конкретного, но, как говорится – стучите и обрящете!
Будучи все еще не до конца уверенным, что уже не сплю, я вежливо попрощался с литературным агентом и повесил трубку.
В наступившей тишине отчетливо тикнули настенные часы. Минутная стрелка при этом слегка переместилась.
В мою сторону!
3
С головой я погрузился в творческий процесс.
Хотя нет… Участвовали-то в процессе только пальцы. А голова как раз занималась всем, чем придется. Что в нее придет, ха-ха, тем и занималась.
Основное преимущество моего «слепого» метода печати над всеми остальными «слепыми» методами – то, что мне во время работы над текстом не нужно смотреть не только на клавиатуру, но и на монитор. Поэтому, вместо того, чтобы тупо пялиться в экран, заполняемый печатными знаками со скоростью 200 символов в минуту, я установил перед ним подставку для бумаг и, пока пальцы мои трудились над созданием новых шедевров, я успевал хотя бы бегло просмотреть распечатку вчерашних текстов. Правда – успевал не всегда. Постепенно тексты становились позавчерашними, потом – позапоза… А потом их стало так много, что я плюнул на все и поставил на место монитора телевизор. Если я не ошибаюсь в хронологии событий, первое мое произведение, получившее премию «Небьюла», а именно повесть «Тень тени моей», была написана как раз в тот вечер, когда я внимательно следил за полуфиналом чемпионата мира по хоккею с шайбой.
А почему бы и нет, собственно? Стиль произведений был моим, идеи тоже вполне узнаваемые. Уверен, я написал бы в точности то же самое, если бы работал по старинке, двумя пальцами. Правда, времени это бы заняло на порядок больше. Так что я мог бы без зазрения совести поставить подпись под любым вышедшим из под моих пальцев произведением. И ставил же!