— Отец, — сказал дядя Орудж, распахивая калитку в сад, — вот гость к тебе.
Дед смотрел прямо перед собой в лицо гостю.
— Здравствуй, — сказал Мелик-заде. — Прости, что так поздно...
Дед опустил глаза на свою руку. Было видно, что он пробовал ее приподнять и не мог. Плечо еще дергалось, от локтя же до кончиков пальцев рука была уже неживая.
— Не слушается, — сказал он. — Возьми ее сам и пожми. И сядь. Вот тебе подушка.
— Доктор, — нахмурившись, сказал гость, — посмотрите больного.
Четвертый человек, приехавший вместе с ним, наклонился над дедом. Это был доктор Коган, врач нашей городской амбулатории, — Мелик-заде привез его к умирающему. Пока доктор слушал пульс, дед тихо посмеивался и покачивал головой.
Доктор Коган опустил его руку и спрятал часы.
— Доктор, — строго сказал дед, — мой гость уже у меня. Я должен сообщить ему важные вещи. Для этого мне нужно еще три часа. Как ты думаешь, есть у меня в запасе еще три часа?
Доктор Коган раскрыл свой чемодан с инструментами таким образом, что крышка заслонила его лицо. Он не отвечал. Он не знал, как ему ответить.
— Доктор, — сказал Мелик-заде, — я понимаю, что с такими больными вам еще не приходилось иметь дела. Тут надо говорить только правду.
Доктор захлопнул крышку.
— У вас еще есть сутки, за это я могу поручиться, — сказал он и, быстро поклонившись деду, вышел из сада на улицу. Видно было, как он расхаживал там и курил папиросы, одну за другой. Он был очень взволнован.
— Не будем тогда спешить, — усмехнулся дед. — Пусть гости отдохнут и закусят с дороги.
Снова у него дернулось плечо; очевидно, он хотел по привычке махнуть рукой, чтобы подали сюда в сад вино и угощение, но его поняли и так, и женщины сейчас же вынесли из дома столики, кувшины с вином и много блюд с различно приготовленными жаркими и сладостями. Две дочери приподняли его за плечи. Он тоже хотел вина и выпил целую чашку, которую поднес к его губам Орудж. («Пусть, пусть, это поддержит его сердце», — шепнул Баширов.).
Гости ели и пили в молчании. Время от времени они поднимали чашки с вином и кивали головами хозяину:
— Саол!
— Саол!
— Надо песен и музыки, — сказал дед.
Все шло как обычно. Почетный гость молчал. Он сам, старый крестьянин, хорошо знал обычай: песни и музыка полагались за угощением. Между тем солнце уже село, и сразу же в саду стало темно. Женщины вынесли из дома зажженные лампы, поставили их на траве, и, как это всегда бывает при огне, ночь вокруг стала совсем черной. Тогда дядя Орудж запел. Из темноты кто-то протянул ему сааз. Он пел и вскидывал сааз и теребил струны так, как будто бы хотел оборвать их. Он пел долго и кончил свою песню так же внезапно, как и начал ее.
Большие белые бабочки носились вокруг нас, и пламя расставленных под деревьями ламп то затухало, то вспыхивало от взмахов их крыльев. Гости приподнимали чашки:
— Саол!
— Саол!
— Я знаю эту песню, — сказал дед. Дочери приподняли его еще выше. Он сидел теперь. — Есть другая, лучше...
Он закрыл глаза и запрокинул голову, как птица, которая пьет воду. Мелик-заде приказал глазами дяде Оруджу: останови старика. Но кто мог запретить деду спеть свою любимую песню? Он сам не мог петь. Он сорвался на первых же словах, помолчал (гости из вежливости в это время вполголоса переговаривались о своих делах, делая вид, что они не замечают его неудачи) и снова запел и снова сорвался. Тогда он открыл глаза и попросил гостей извинить его.
— Нет, — сказал он улыбаясь, — так разве поется? Для песни мне нужен конь, винтовка и ночная дорога.
Почетный гость согласно кивнул головой, и все мы тоже кивнули головами, хотя каждому из нас было ясно, что смерть, отнявшая уже у деда его ноги и руки, взяла у него и голос. Но в этой слабости старику было стыдно признаться, как будто бы речь шла не о простой песне, а об его чести и мужестве.
Стало совсем темно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Уберите всё, — приказал дед. Женщины подхватили столики с пустыми уже кувшинами и блюдами и унесли их в дом. Поднимался ветер. Он налетал порывами, и вокруг нас шумели и колыхались деревья.
— Друг, — сказал дед председателю ЦИК Джамилю Мелик-заде, — я прожил семьдесят восемь лет, думал — умру сегодня, но доктор пообещал мне еще сутки. Я хочу тебе рассказать о некоторых обстоятельствах моей жизни.
— Ну, — сказал Мелик-заде и накрыл своей ладонью мертвую руку деда, — не первый год мы с тобой знакомы. Ты мне не раз рассказывал.