Так о чём я? Ах, да, испытание париком. В семь часов вечера раздалась мелодия телефонного звонка, а на экране высветилось «Альбина». Не скажу, что я не поверила своим глазам, но по моей коже пробежал лёгкий холодок волнения, когда я прочитала это имя. «Встретимся», — облетел последний лепесток ромашки, и я сказала:
— Да.
Низкий, прохладный и щекочущий, как ледяная минералка, голос сказал:
— Настенька… Привет. Это я… Если помнишь.
Странно предположить, что я могла забыть её джип, её Рюрика и её ромашку, предсказавшую нам новую встречу. И было бы ещё более странно, если бы я, услышав её голос, моментально выдала в ответ что-нибудь остроумное и приятное. А выдала я следующее:
— Спасибо за персики… Очень вкусные.
— А конфеты? — тут же поинтересовалась она с явно слышимой в голосе улыбкой.
— И конфеты тоже, — сказала я.
Она сказала:
— Ну, вот мы и снова разговариваем. Знаешь, а я очень боялась тебе звонить.
— Почему это? — удивилась я. Она не производила на меня впечатление робкого человека.
— Сказать откровенно? Я боялась, что ты пошлёшь меня подальше, — ответила Альбина.
— Отчего же? — засмеялась я. — После такого вкусного подарка просто невозможно послать кого-либо.
— Я рада это слышать, — отозвалась Альбина. Ты сейчас не слишком занята?
— Да ничем особенным я не занята, — ответила я.
Сказать по правде, в тот момент я занималась переводом статьи для сайта о здоровье: будучи нелюдимым, неуверенным в себе, робким и до крайности замкнутым человеком, я никак не могла устроиться на обычную работу, связанную с непосредственным контактом с людьми и посещением офиса. На работодателей я, видимо, производила неблагоприятное впечатление слишком чудаковатой особы не от мира сего, и они, взяв мои контактные данные и вежливо пообещав связаться со мной попозже, никогда потом не делали этого. А ещё в моём присутствии они начинали странно нервничать — особенно, когда я смотрела им в глаза. Потом, глядя на себя в зеркало, я недоумевала: что же во мне такого страшного? Лицо как лицо, не фантастически красивое, но и не уродливое; большие тёмно-синие глаза, пухлый рот… Приятный славянский тип внешности, волосы — русые, до лопаток. Ничего жуткого и экстраординарного. А может, дело во взгляде? Да нет, тоже ничего особенного… Не злобный, не чокнутый и не гипнотический. Отчего же они все так дёргаться начинают, когда я на них прямо смотрю?.. Загадка.
Словом, приходилось выкручиваться, не выходя из дома — зарабатывать фрилансом. Не могу сказать, что я получала большие деньги, но это хотя бы спасало от упрёков со стороны отца, что я сижу у него на шее, как великовозрастная иждивенка и бездельница. А жизненные запросы у меня тогда были весьма скромные: на йогурт с булочкой хватает — и ладно.
Статью к сроку я перевести успею, решила я. После звонка Альбины я просто не могла усидеть на месте, как будто сиденье рабочего кресла превратилось в раскалённую сковородку. Выключив компьютер, я начала торопливо одеваться.
Через час мы встретились в центральном парке. Моя необычная знакомая сидела на одной из ближайших к входу скамеек под освещёнными вечерним солнцем высокими старыми елями. Рюрика поблизости я не заметила. Альбина держала на коленях букет сирени; на ней был белый костюм мужского покроя и светло-бежевые мокасины, а каштановое каре её волос золотилось в солнечном свете. Чёлка и тёмные очки скрывали две трети её лица, и в линии её шеи и подбородка было что-то трогательно беззащитное, отчего хотелось подойти и обнять её. Однако обнять её я не решилась, а просто взяла за руку и сказала:
— Здравствуйте. Это я.
— Я уже догадалась, — улыбнулась она, приподнимая лицо. — Привет, Настенька.
Она встала, не выпуская моей руки, и несколько секунд мы стояли так, чувствуя тепло ладоней друг друга, и это пожатие было интимнее поцелуя и даже близости. Она вручила мне букет сирени, а я сказала:
— Отлично выглядите. Белое вам идёт.
— А тебе идёт быть молодой и прекрасной, — ответила она.
Сколько ей могло быть лет? Судя по голосу, не больше тридцати — может быть, тридцать с небольшим хвостиком. Кожа на её шее выглядела бы идеально, если бы не пара небольших шрамиков. Пожалуй, поцеловать её в щёку было бы не страшно, но я всё же пока не решалась это сделать. Держась за руки, мы пошли по еловой аллее. Даже в обуви на плоской подошве она была высокой: на глаз её рост превышал сто восемьдесят сантиметров. Даже нарочито мешковатый, мужского покроя костюм не мог скрыть её великолепной, атлетической фигуры, не лишённой и женского изящества. Я не придумала сказать ничего умнее, как только: