Мы инстинктивно делаем шаг назад, но церемониймейстер с пером и хвостом, привычный к подобным реакциям, торопит нас и подгоняет вперед. Его гортанный голос перекатывается под гигантскими сводами, как набирающая скорость снежная лавина.
Мы следуем за ним, похожие на беззащитных крошечных муравьев, затерявшихся в Шартрском соборе.
Толстый бесконечный ковер, по которому мы, набравшись смелости, ступаем, заглушает звук наших шагов. На ходу рассматриваем пугливым взором резиновых монстров, собранных в этом фантастическом месте.
— И все это надуто! — шепчет Берю. — Если обрубить тросы, то весь музей взлетит к чертям в косметическое пространство!
Баварский охотник решительным шагом идет впереди. Несмотря на короткие ноги, он очень ходкий, и мы еле за ним поспеваем.
Наконец, пробежав порядка километра, мы входим в пространство, похожее на лес из натуральных деревьев, окружающих — угадайте, что? — старый железнодорожный вагон. Я столбенею.
— Салон-вагон! — вырывается у меня.
Этот экспонат, где были подписаны договоры о перемирии в 1918 и 1940 годах, был воссоздан здесь и установлен на рельсы в глубине музея среди просеки. Более того, чтобы никто не задавал глупых вопросов, рядом водрузили щит с соответствующими надписями.
Баварец, услышав мое восклицание, поворачивается к нам.
— Правильно, — говорит он. — Господин маршал живет в этом вагоне с окончания войны. Извините!
Он поднимается по железным ступенькам, открывает дверь вагона и подает нам знак следовать за ним.
Эти шикарные вагоны начала века отделаны красным деревом, внутри массивные зеркала, лампы с абажурами в стиле рококо, плетеная мебель, толстые коричневые ковры, — словом, стиль капитана Кука.
Перед нами в кресле сидит потрясающий робот. Два металлических захвата в виде вилок для мяса, служащих маршалу в качестве рук, покоятся на подлокотниках. Такие же металлические агрегаты заменяют ему ноги. У него коротко остриженные волосы бобриком, золотые зубы и отсутствует одно ухо. Стеклянный глаз таращится на нас.
— Двое? — рявкает он, будто кто рубанул топором по стеклу.
Маршал, видно, не в восторге от посетителей, привык жить сам по себе. Реликвия, а не человек. Он отделился от человечества, как мертвая ветвь от своего ствола.
— Я переводчик, друг и советник господина Берюрье, — представляюсь я.
Толстяк выбрасывает руку в старом немецком военном приветствии.
— Рад встрече с вами, мой маршал! — гаркает он.
Фон Фигшиш поднимает свою вилку и шевелит ею.
— Извините, — говорит он строго.
Любезный Берю от радости хватает хромированные клещи маршала и старательно трясет их.
— Никаких шишей между нами, мой маршал, — приговаривает он. — Я не собираюсь брать в руки разводной ключ, чтобы пожать ваши славные клещи!
Единственный глаз фон Фигшиша испускает холодную молнию. Он резко отдергивает искусственную руку.
— Вы принесли фотографию с изображением предмета наших переговоров? — спрашивает он.
— Естественно, мой маршал! — заверяет Толстяк, вытаскивая из кармана портмоне, больше смахивающее на шкурку раздавленной автобусом жабы. — Со мной, знаете, никаких проблем: сказано — сделано.
Он начинает рыться в этом срамном кожаном изделии, поочередно извлекая на свет кружок копченой кровяной колбасы, водительские права, фотографию Берты, снятую еще в период цветения, огрызок расчески, использованный презерватив, локон (сальный) волос, отрезанный в приступе страсти от прически любимой супруги, кулинарный рецепт, вырванный из журнала “Пари-матч” в приемной дантиста, обрывок бумаги с адресом проститутки, билет метро и, наконец, тщательно завернутую в сортирную бумагу копию фотографии очень старой гравюры с требуемым изображением шара братьев Монгольфье, или попросту монгольфьера.
— Вот предмет, мой Фон! — радостно потрясает в воздухе зажатой в руке картинкой продавец воздушных раритетов Александр-Бенуа.
— Was?! — взрывается металлическое чучело. — Это не фотография!
— И?
— Конечно, нет! Кто утверждает? — парирует Берю. — Это гораздо лучше! Гравюра времен, когда этот шар служил простотипом, вырванная из энциклопедии Франции. Вот, пожалуйста! Чтобы вы могли убедиться, что конструкторы машины находятся на борту, здесь понизу написано: Жозеф и Этьенн Монгольфье. Они же вам не будут врать, правда? Улететь за горизонт по воздуху на такой чертовщине! Были же мозги когда-то во Франции!
— У вас есть похожий аппарат?
— Что значит — похожий? Вот этот и есть, буквально, мой маршал! Вы, наверное, думаете, он новый? Так я специально делал экспертизу у бывших прапраправнуков братьев Монгольфье. Они все в один голос: это точно настоящий баллон.
— Я не буду покупать, пока мой секретарь сам не увидит его и не представит мне отчет, — говорит, как рубит, остаток тела маршала. (Я не могу здесь употребить термин “сильно израненный”, учитывая большую нехватку частей.)
— О, это он сможет сделать, как только приедет к нам, — уверяю я.
Я ищу лазейку, чтобы броситься туда с нашим вопросом, который, собственно, и привел сюда нас с Берю. И эту лазейку предоставляет нам сам маршал, спеша спросить:
— Хорошо, сколько вы за него хотите?
Я начинаю делать вид, будто думаю.
— Господину Берюрье не нужны деньги. Он хочет совершить обмен.
— Какой обмен?
— Его монгольфьер на дирижабль модели Зад-Вог Н.Е., господин маршал… До него дошли слухи, что у вас эта модель в двух экземплярах.
Интересно, у маршала действительно искусственный мозг на транзисторах? Поскольку он каждый раз делает паузу, чтобы среагировать.
— Нет, у меня нет больше этой модели в двух экземплярах, — бормочет он. — Я должен был недавно продать один, чтобы починить стеклянную крышу своего музея.
— О! А кому вы его продали?
— Сам не знаю…
— Как это — не знаете?
— Сделка была совершена через посредника в Мюнхене. Я правильно говорю — посредник? Так говорят?
— С еще большим удовольствием говорят — посредница, или попросту сводня, но термин абсолютно точен. Как зовут этого господина?
Он уже открывает рот… Не без трудностей, конечно, поскольку я подозреваю, что у него челюсть из серебра; это, вероятно, помогает ему проверить правильность истины, сравнивающей молчание с золотом, и сохранить до старости железную глотку (если вы считаете, будто я нагородил лишнего, вычеркните!). Да, он открывает рот, чтобы назвать имя, но спохватывается и вновь закрывает.
— Не беспокойтесь, господин маршал, — спешу я его заверить, — мы не уступим наш шар вашему покупателю, которому, возможно, даже наплевать на него. Просто мы сделаем ему предложение о покупке интересующей нас модели по высокой цене. Если он согласится, то тогда мы сможем без лишних заморочек продать вам наш монгольфьер.
Он трясет головой.
— Что это — заморочек? Впрочем, все равно, господа. Я буду вести переговоры о сделке сам. Мой секретарь займется операцией. Приходите завтра, мы продолжим дискуссию.
Он делает движение подбородком. И тут его правая рука с металлическим щелчком вскидывается в безупречном приветствии а-ля Гитлер.
— Хайль Гитлер! — вторит ему секретарь со шрамом и хвостом енота.
— Нет, идиот! — в бессилии скрежещет золотыми зубами маршал фон Фигшиш. — Вы оставили механизм включенным после визита адмирала фон Безболта. А нужно было переключить на визит иностранных гостей. Вы становитесь небрежны, Пауль Гете!