Уже выходя из кабинета, главный, обернувшись, спросил:
– Рома, а может, все же сходишь с Зоей на Ротару? Билеты у Татьяны в кабинете можешь забрать. Я ей скажу.
– Да, с Зоей, пожалуй, схожу, – улыбнулся Хузин. – Спасибо.
Андрею никогда не приходилось брать интервью у звезд эстрады. Вопросы он подготовил заранее. На встречу отправился в костюме и при галстуке. Обильно побрызгал одеколоном шею и волосы. Задавая первые вопросы, нервничал и потел, но сумел взять себя в руки. Со встречи ушел с календариком певицы и в возбужденном сознании.
Роману было проще. Заслуженный егерь пригласил Хузина в гости. Он жил в двухэтажном доме в двадцати километрах от Риги. Большой сад, по участку носился красавец сеттер. Хозяин владений оказался человеком хмурым и неприветливым. В ответ на поздравления молча кивнул головой. Беседу вели в большой гостиной, стены которой были увешаны трофеями. Пока Рома задавал вопросы юбиляру, фотограф Андрис наматывал пленку «Зенита».
Утро пятницы для Ромы началось с вызова к главному. Он шел по редакционному коридору под одобрительные возгласы коллег. Заготовленное приветствие заглушил крик Матвеича:
– Хузин, ты что творишь, а?! Что ты творишь, негодяй эдакий?!
– А что, собственно, произошло, Виктор Матвеич?
– Что произошло?! А вот это произошло, – главный разложил на столе свежий номер газеты. – Это что за б твою мать, Роман?
– Это не б твою мать, Виктор Матвеич. Это Нормунд Адольфович Вуцанс. Заслуженный егерь и просто хороший человек.
– Я про фотографию спрашиваю. Про эту похабщину и стыд!
– А мне кажется, что нормальное фото. Хорошо держит полосу, отображает профессию.
Над фотографией хохотала вся редакция. Не оставил равнодушным снимок и большинство читателей. В большом кресле восседал улыбающийся во весь рот герой материала. Правая рука гладила крохотного котенка. В левой он держал небольшой томик стихов. Макушку егеря венчали огромные, ветвистые рога оленя. Снимок был сделан мастерски. Фотограф взял ракурс снизу, присев на корточки. Рога не висели на стене, не парили в воздухе. Они именно «росли» из головы юбиляра. Подпись под фотографией сообщала: «Заслуженный егерь Нормунд Адольфович Вуцанс. Прекрасный человек и отличный семьянин».
– Хорошо полосу держит, да? А ты знаешь, что он уже звонил?
– Откуда мне знать?
– Звонил и обещал тебя пристрелить, если в лесу встретит.
– Я же не Маугли и не ученик лесной школы, чтобы по лесам шастать. Теперь и по грибы ходить не буду. И все же гнев юбиляра мне непонятен.
– Зато он мне хорошо понятен. И твоим почитателям, которые с утра гогочут над этой порнографией.
– Виктор Матвеич, но я ведь не со зла, а совершенно случайно.
– Хватит, хватит врать… Я ведь все узнал. Выпускающим редактором был Абик. Он поставил совсем другое фото. Где Вуцанс в егерской форме и с ружьем. Но тебе захотелось посмешить народ. И ты заставил Абика влепить именно вот эту карикатуру, да еще и с издевательской подписью про отличного семьянина. А заголовок?
– Вы еще скажите, что интервью плохое.
– Я про заголовок говорю, а не про интервью, твою мать, – Матвеич подпалил сигарету и тут же нервно ткнул ею в пепельницу. – «Нормунд Вуцанс. Он понимает язык лосей и бобров». Ты совсем охренел, Рома? Он же егерь, а не животное!
– Виктор Матвеич, это его слова. Он сам сказал, что иногда ему кажется понятным язык лосей, бобров и филинов.
– Но зачем это было выносить в заголовок? Чем тебе не угодил этот лесник?
– По-моему, вы утрируете, Виктор Матвеич. Ну не предложил даже чаю выпить, это ладно. А в остальном все нормально.
– Понятно. Зато, если бы он предложил выпить водки, ты бы эту клоунаду с фото и заголовком не сотворил. Вот Андрюша Марьин. Вот молодец! Взял отличное интервью у Софии Ротару. Она ему календарик с автографом подарила в благодарность. И читать его работу приятно. Начал исправляться парень. А у тебя все через жопу.
– Стараюсь не отставать от курса Родины.
– Знаешь, почему ты сейчас так говоришь, Рома? Потому что времена изменились. Теплее стало, вольготнее. А еще ты пользуешься моей добротой и уважением к твоему таланту. Но и у доброты есть граница. В случае с тобой добро и вправду наказуемо. Рома, скоро я уезжаю в отпуск.
– Слышал, что на озеро Балатон, Виктор Матвеич. Мечтаю туда попасть.
– Попадешь. Если дурить перестанешь, обязательно попадешь. Рома, не дай бог мой приезд омрачит новость о твоей очередной выходке. Это будет не последней каплей. Это будет последней Ниагарой. Но накроет она тебя.
Марьин перепачканными пальцами пытался заменить ленту на пишущей машинке. Матерком поминал производителей.
– Взгрел Матвеич за этого лося Вуцанса?
– Взгрел и тебя в пример поставил. Любитель Вески и Ротару… А еще сказал, что в отпуск отчаливает.
– И хорошо. Вернется отдохнувшим, добрым.
– Он этот момент упомянул. Сказал, что не дай бог я омрачу его приезд какой-нибудь очередной выходкой.
– Ты, Ромка, может, и не омрачишь. А вот Гвидо это сделать вполне способен.
– Вырос бы у него хер таким же большим, как рога у этого хмурого лесничего, – мечтательно произнес Рома.
К вечеру Ригу накрыли тяжелые тучи. На уставший от жары город упали первые капли дождя. В крохотном баре звучал голос Джо Дассена и пахло хорошим кофе. Зоя с грустной улыбкой смотрела на мокрую брусчатку мостовой.
– О чем думаешь, Зоюшка?
– Думаю, Ромка, почему ты все никак взрослеть не хочешь.
– Может, не дано. А может, просто не хочу. Ты про случай с рогатым егерем?
– Да хотя бы и про него.
– Зой, ну не мог я это фото не поставить. Меня даже внутренний голос убеждал – не надо. По слогам убеждал, представляешь? А я возьми да поставь.
– Терпеливый он у тебя, Ром, – внутренний голос. Подсказывает, а ты его посылаешь куда ни попадя, да еще над ним и хохочешь.
– Зой, а как здесь жить без смеха?
– А кто сказал, что нужно жить без смеха? Просто ты возвел клоунаду в степень. Может, на сцену тебе? Красив, пишешь хорошо, актерскими способностями не обделен.
– Зоя, я же максималист. А второго Райкина или Хазанова из меня не получится. – На самом деле у Ромы была задумка стать юмористом. – А потом… Соблазнов много. Поклонницы, гастроли, банкеты…
– Ты и без сцены бегать на поводу у соблазнов успеваешь. А ведь, наверное, я бы тебя другим и не любила, Ромка, – Зоя с улыбкой подмигнула. – То есть не собираешься ты взрослеть?
– Не-а, не собираюсь. Но ты представь, как мне тяжело помирать будет, ежели до старости доживу. Тело дряхлое, а в душе мальчишка. Все будут говорить, что пожил свое, а мне за их слова станет обидно.
– Рома, заканчиваем некрологические темы и едем домой заниматься сексом.
Так же стремительно пролетел еще один месяц после начала плана «Б». Шнапсте и на сей раз оказался предупредительным – он позвонил. Хузин держал трубку на почтительном расстоянии от уха. До Марьина доносились обрывки фраз: «Вы, бл. дь… на БАМ, суки… посидите на баланде… затесавшиеся в ряды ВЛКСМ предатели… у меня хер отвалится… Бог есть…» Хузин нежно гладил гипсовый бюст Ленина. Марьин зубами соскребал краску с карандаша, переходя на покусывание резинки. Наконец раздались короткие гудки, и трубка была впечатана в пазы аппарата.
– Завтра едем на редакционное задание. По легенде. Здесь не появляемся, – порешил Рома. – Гвидо прискачет ранним утром. Глюкоза не оказала положительного действия на развитие полового органа Гвидо Шнапсте. Аминь.
– На какое задание? Все равно не отвертимся. Я же слышал почти весь разговор. И я не хочу в зону, Рома. А уж тем более на БАМ. И из-за кого? Из-за какого-то халдея и твоих способностей к актерству и авантюрам. Шестьсот шестьдесят пропитых рублей не стоят моей свободы, Рома. Шестьсот шестьдесят рублей не стоят слез моих девочек!
– Почти дьявольское число. Мы бы выкрутились, Андрюха… Если бы взяли шестьсот шестьдесят шесть целковых, то непременно выкрутились бы. А так на нас обиделись и Бог, и дьявол. Первый за две шестерки, а второй за нерешительность дорисовать третью. Это нас, Андрей, и погубило. Мы стали заложниками адской нумерологии. И помочь может только одно. В буфет! В буфет! В буфет!