- Что здесь произошло, Рогриан? – заговорил наконец Отогар, повернувшись в сторону Рогриана, который стоял в двух шагах от него, бледный и неподвижный, как мраморная статуя. Рогриан только медленно покачал головой, не сводя взгляда с плачущего Руна:
- Я и сам бы хотел это знать.
Рун всхлипнул ещё раз, потом медленно отнял руки от лица. Опухшие глаза глядели в никуда.
- Я всё расскажу, - проговорил он с затаённой ненавистью. – Пускай меня повесят. На виселицу мы пойдём вместе. Я и этот мерзавец.
- Рассказывай, Рун, - спокойно сказал Отогар.
- Нет, - юноша поднял на него измученные глаза, - я должен рассказать констеблю… этому, как его, Стольму.
Не отрывая от него глаз, Отогар медленно помотал головой.
- Нет, - произнёс он вкрадчиво. – Стольм – всего лишь слуга городского совета, а городской совет состоит из аристократов, таких, как Корвилл. Стольм не станет слушать тебя. А если и выслушает, то не поверит словам простолюдина. Но мы, - он слегка наклонился вперёд, - мы тебя выслушаем. И поверим.
Рогриан быстро взглянул на него. Его измученный ум пытался понять, чего добивается Отогар, почему он не хочет доложить обо всём констеблю. Но он не стал возражать, не сказал ни слова. Тоска по Мэйт жгла его сердце так же сильно, как её кровь жгла его руки. Он жаждал узнать правду о том, что произошло, он ненавидел эту правду заранее, но не мог отказаться от неё.
Рун сделал несколько прерывистых вздохов. Рогриан видел, что парень всё ещё колеблется, что он пытается собрать силы, практически покинувшие его, снова найти в себе запал для борьбы после той вспышки отчаяния, которая охватила его недавно. Но борьба окончилась, даже не начавшись – слишком велика была боль, которая терзала Руна. Он опустил голову и заговорил монотонным, сдавленным голосом:
- Мы познакомились с ней ещё на войне. Я был сиротой, никому не нужным калекой из сожжённой деревни. Она единственная, кто отнеслась ко мне по-доброму, уговорила своих приятелей из бродячего театра взять меня к ним. Потом мы оказались здесь… я продолжал служить ей в благодарность за всё, что она для меня сделала. Она всегда была такой рассудительной, такой решительной и умной… но этот мерзавец… Он вскружил ей голову, заморочил её разум. Я говорил ей: нельзя ему доверять. Он дворянин, и никогда не будет смотреть на неё как на равную. Но ей было всё равно. И когда он сказал, что хочет убить капитана, чтобы занять его место, она сказала, что сделает всё, чтобы помочь ему.
Он утёр выступившие слёзы.
- Я знал, что этот проклятый Корвилл ей изменяет. Он крутил роман с этой сучкой из шегонского квартала. Я её видел – пресыщенная, развратная, глупая гусыня, куда ей до Мэйт! Я прямо говорил ей об этом – но она только качала головой. «Это любовь, Рун, - повторяла она. – Ты сам поймёшь, когда полюбишь» Да я и так понимал! Иначе не пошёл бы на это… Я всё делал ради неё, только ради неё, потому что хотел, чтобы она радовалась, а она радовалась только тогда, когда радовался этот мерзавец!
- Что ты делал? – мягко спросил Отогар.
- Переоделся в старуху, - глухо отозвался Рун. – Это была её идея, Мэйт – она всегда была умницей… Она догадалась, что никто не станет искать меня – будут искать старую шегонку в сером плаще. Корвилл дал мне Смешинку, Кимена вырвала у меня кошелёк на шествии, мы устроили шум, привлекли внимание, а потом сумели скрыться в давке.
- Я не верю, - хрипло проговорил Рогриан. – Корвилл не мог этого сделать. Не мог.
- А он почти ничего и не делал, - хриплым от ненависти голосом проговорил Рун. – Всю грязную работу делали другие. Я купил зелья. Кимена бросила Смешинку в процессию – конечно, нам поручили убить и капитана, и лейтенанта, но капитан всё равно был искалечен, так что мы выполнили приказ, устранили их обоих. Его мушкетёры подбросили взрывчатку шегонцам. Даже эта дура Эдер на что-то сгодилась – подсунула улики собственным дядьям! Видимо, ей было за что их ненавидеть… Наверное, хотела и бабку подставить, да не удалось…
- Я не верю! – снова повторил Рогриан, цепенея от гнева и ужаса. – Чтобы мушкетёры совершили такую подлость? Подбросили улики невинным людям? Этого не может быть!
- Это так, - сдавленно отозвался Рун. – Не верите мне – спросите у них самих, господин. Они просто выполняли приказ, как я.
- Корвилл приказал тебе убить Гармила? – спросил Отогар. Рун тяжело помотал головой:
- Сказал, что плащ должен быть найден его мушкетёрами. Если его кто-то заберёт – вернуть любой ценой. Я увидел, как он зашёл в гостиницу с этим плащом в руках, - он покосился на Гармила, - в тот вечер, когда всё произошло. Я подождал, пока он уйдёт, а потом пошёл за ним.
Гармил стиснул кулаки, глядя на своего несостоявшегося убийцу со злобой, но в голосе и глазах Руна злобы больше не было – одна тоска.
- Значит, меня тоже? – тихо спросил Рогриан. – Меня он тоже приказал убить?
Глядя в его глаза, Рун медленно кивнул.
- Мэйт сказала, что она сделает это сама, - сказал он, и голос его надломился. Рогриан почувствовал себя так, словно его ударили в сердце, и страстно пожелал, чтобы так было на самом деле. Чтобы он не успел увернуться от быстрой руки Мэйт. Чтобы она вонзила ему нож в сердце, и всё закончилось так, как должно было.
Ему не верилось, что ещё час назад они танцевали в этой самой комнате, в свете огня, что всё так же мирно пылает в камине. На полу всё ещё лежала его шпага. Чёрным пятном рядом с ней застыл его плащ. Красным пятном чуть поодаль – распустившийся георгин.
- Вы ничего не скажете Стольму, - проговорил Рун, вновь начиная раскачиваться из стороны в сторону. – Корвилла не накажут. Я это знаю. Я просто хотел… просто хотел это рассказать. Хоть кому-нибудь.
- Из-за тебя погибли невинные люди, - хрипло сказал Рогриан. – Из-за тебя и всех вас.
- Я знаю, - на губах Руна мелькнула безумная улыбка.
Рука парня метнулась к брошенному на пол ножу. Никто не стал его останавливать. Всё ещё улыбаясь, Рун крепко стиснул рукоятку длинными искривлёнными пальцами и вонзил нож себе в грудь. Его руки и ноги дёргались ещё немного, прежде чем он замер и остался лежать неподвижно.
- Что ж, - проговорил Отогар непонятным, торжественным голосом, - пора, Рогриан.
- Что? – не понял Рогриан, поднимая на него затуманенные глаза.
- Пора решать свою судьбу. Лейтенант совершил преступление, и должен понести наказание. Ты можешь прямо сейчас пойти к градоправителю и констеблю, и предоставить им все доказательства. Ты сможешь стать офицером, Рогриан. Не просто офицером – капитаном. Командовать всей ротой. Из рядового – в капитаны. Не об этом ли ты мечтал?
Чёрные глаза Отогара пристально смотрели на него, не отрываясь ни на миг. Рогриан смотрел в них долго. Очень долго.
- Нет, - произнёс он наконец. – Не об этом.
Отогар слегка нахмурился, заинтересованно наклонил голову набок:
- Разве?
- Я мечтал стать капитаном, всё верно. Но в моих мечтах я добивался этого честно. В открытом бою. Не грязными интригами, не слезами и кровью невинных людей.
Отогар нахмурился чуть сильнее.
- Разве война, на которой ты воевал, не несёт с собой слёзы и кровь?
- Это другое, магистр. Бой жесток, и война полна несправедливости и грязи. Я убил много людей, но я бил в грудь, а не в спину. Даже её, - он вспомнил Мэйт, и его сердце снова наполнилось яростью и горем. Боже, какой он был дурак. Как просто позволил этой женщине обмануть себя.
- Рогриан, не ты устроил этот кошмар, - вкрадчиво произнёс Отогар. – Ты выжил в этом кошмаре, и теперь офицерский чин лежит перед тобой. Тебе нужно лишь протянуть руку.
- И выдать Корвилла властям? – Рогриан вскинул голову, его синие глаза вспыхнули отчаянным огнём. – Я понимаю, что ты хочешь, и знаю, что это справедливо. Но также как я ничего не понимаю в делах волшебников, ты не знаешь, что такое честь мундира. Офицер убил своего товарища и искалечил своего командира, чтобы занять его место. Офицер устроил заговор и погубил невинных людей. Это страшный позор для всей роты. Будут судить не Корвилла – будут судить всех нас. Его подчинённых будут допрашивать, возможно, даже пытать. Не только тех, кто виноват и подсовывал улики, но и тех, кто ни о чём не знал. И эти мальчишки начнут оговаривать себя, не выдержав боли. Кто не погибнет – будет уволен, или уйдёт в позорную отставку. Ни одни родители не позволят своему сыну вступить в опозоренный полк. Если я стану капитаном, я стану капитаном роты призраков и изгоев, да и то ненадолго – нас вполне могут расформировать.