До Кожевенной площади было уже совсем недалеко, когда Гармил понял, что за ним кто-то идёт. Сперва его охватило недоверие, потом – ужас. Он знал, что оборачиваться нельзя. Его зубы сжались, тихо скрипнув, а рука скользнула в карман, нащупывая гладкий прохладный металл.
Он дошёл до угла прежним, спокойным шагом. На углу немного задержался, нагнувшись и делая вид, что поправляет распустившийся шнурок ботинка. Он услышал быстрый трепет собственного сердца, короткий стук, с которым сжались и разжались кровеносные сосуды в ушах, на секунду раньше, чем тихое дыхание и быстрые шаги, и повинуясь своему сердцу, а не слуху, рванулся вперёд как раз в тот момент, когда преследователь набросился на него сзади.
Длинные мускулистые руки только скользнули по бокам Гармила, слишком поздно сомкнувшись в кольцо, не сумев схватить ничего, кроме пустоты. Гармил выскользнул из этих рук, как рыба, и помчался вперёд со всей скоростью, на которую был способен, лавируя на запутанных, пересекающихся под немыслимыми углами улочках – не улочках даже, туннелях, ходах, норах. Разбитые бутылки хрустели под его башмаками, на каждом повороте он оскальзывался на какой-то мокрой гадости, залившей выщербленную мостовую или просто на грязи там, где мостовой и в помине не было. Одной рукой он прижимал к себе скомканный плащ, другой стискивал маленький металлический шарик в кармане, каждую секунду желая бросить его, но не осмеливаясь – жалко, вещь дорогая, пусть он её и получил почти играючи, выиграл в карты у какого-то недотёпы… Слева от него пронеслось ярко освещённое окно, справа – квадрат жёлтого света из этого окна, а на квадрате – его собственная тень, изрезанная трещинами на стене. Взрыв пьяного хохота на миг окружил его, и вот уже хохот и свет позади, и снова темнота, стук крови в ушах, звук своих шагов, собственное сбивающееся дыхание, и такие же шаги, такое же дыхание – за спиной, не близко, но и не далеко, не отстаёт, догоняет, догоняет, всё ближе и ближе…
Гармил едва успел откатиться в сторону, когда преследователь снова бросился на него. К этому моменту он забежал в крохотный дворик, высокие грязные стены смыкались вокруг кривым квадратом, и ни одного огонька не светилось в чёрных щелях между ставнями. Преследователь глухо, хрипло охнул, когда его выставленное вперёд колено встретило жёсткую брусчатку, а не тощую спину юноши. Задохнувшись, Гармил привалился к соседней стене. Темно, дьявол побери! Он не видел преследователя – разве что его бесформенную тень – но слышал хриплое дыхание. Хоть бы голос подал, что ли… Хоть бы застонал от неожиданной боли, хоть бы выругался…
Сердце билось, как схваченный воробей, каждый вздох отдавался болью, словно Гармил наглотался битого стекла. Хватаясь за стены, он вытолкнул своё тело сквозь тесную арку, щерившуюся обломанными железными прутьями, и оказался в следующем дворе – таком же тесном, но не квадратном, а прямоугольном.
Здесь было немного светлее из-за тусклой свечи, которая стояла у окошка на втором этаже, слабо мерцая сквозь грязное стекло. Гармил увидел, что всё пространство тесного дворика заполнено протянутыми от стены к стене верёвками, на которых висело бельё. Стекло в окнах, более-менее целые простыни на верёвках… чёрт возьми, по меркам Глотки обитатели этого двора – просто богачи, и десять лет назад он бы не ушёл отсюда с пустыми руками, но сейчас надо спасать жизнь. Медленно восстанавливая дыхание, раздвигая свободной рукой влажную от недавнего дождя ткань, Гармил тихо и осторожно двинулся вперёд, всей душой надеясь, что этот двор тоже окажется проходным.
Не оказался.
Протянутая вперёд рука нащупала шершавую, крошащуюся под пальцами стену, и в этот момент новая дрожь в сердце, новый барабанный удар в висках заставил Гармила обернуться.
В неясном свече угасающей свечи он увидел тень на простыне, висевшей перед ним. В первую секунду он даже позволил себе удивиться – враг был невысок, не выше, чем он сам, пусть и широк в плечах. Лучше рассмотреть не удавалось – огонёк свечи заметался, угасая, и вместе с ним заметалась тень, так что Гармилу показалось, что одно её плечо вдруг раздулось, став намного выше другого.
В следующую секунду раздался короткий треск, и последняя искорка света блеснула на коротком лезвии ножа, который пронзил простыню, застыв на расстоянии ладони от лица Гармила.
Свеча угасла, и в полной темноте Гармил услышал длинный треск, с которым нож разрезал простыню наискосок.
Он метнулся в сторону, на ходу выхватывая из кармана маленький серебряный бубенчик с отчеканенными на боках волшебными знаками и швыряя его на землю. Бубенчик тихо звякнул, но звон не затих, не задохнулся во влажном спёртом воздухе – вместо этого всё вокруг, и далёкий хохот, и тихие стуки, вздохи, стоны из-за запертых ставней, и тяжёлое дыхание преследователя, и стук сердца Гармила – потонуло в нарастающем звоне, гремящим, визжащем, сверлящем уши серебряным сверлом.
Гармил не услышал, как его преследователь закричал, зажимая уши, но знал, что именно это он и сделал, как и те, кто пытался спать за этими тёмными стенами и закрытыми ставнями. Он не слышал стука распахивающихся окон и грохота шагов по ступеням. Он по-прежнему не слышал стука своего сердца. Он только видел – видел обшарпанную стену, кучу мусора и поломанных ящиков, видел, как они оказались к нему совсем близко, а потом – мокрую выщербленную черепицу крыши, на которую взобрался. Со всех ног он побежал по крыше, добежал до соседней высокой стены, вскарабкался по ней, игнорируя разбитое стекло, которым по-прежнему были наполнены его грудь и горло. Он знал, что магия скоро закончится, что звон вот-вот прекратится, и он снова услышит своё сердце – и так и случилось, но к тому времени он был уже далеко.
========== Глава 7. Тонкий аромат ==========
Вернувшись из гостиницы, Отогар сразу же поднялся в свои покои и следующий час провёл в окружении книг. Как и многому другому, чтению его обучил Питтио, но вряд ли старый учитель одобрил бы сегодняшние вкусы Отогара, как и его расточительность. На книги Отогар тратил почти столько же денег, сколько на одежду – просто не мог удержаться. Он любил провести вечер за увлекательным романом или посмеяться над сборником фривольных стихов и злых фарсов. Но сегодня у него были дела поважнее – он листал страницы книг по волшебству. Страницы гладкие, белые, из хорошей бумаги, ещё хранящие запах типографской краски, и страницы хрупкие, рыхлые, желтоватые, иногда с подозрительными бурыми пятнами. После часа работы Отогар откинулся на спинку бархатного кресла и слегка поморщился – от долгого сидения у него затекли плечи и заболела спина. Да уж, сразу видно, что сегодня ему исполнилось сорок семь лет. Или это было уже вчера?
Он взял со стола список, который составил только что, и, хмурясь, прочёл его. В списке было двадцать четыре строки, взглянув на которые, обычный человек не понял бы почти ничего. Это были названия взрывчатых веществ, получить которые можно было только с помощью магии. Отогар сразу же вычеркнул три названия – он и вписал-то их туда только для полноты впечатления, уже зная, что вчера на Ореховой улице совершенно точно взорвалась не Серая бомба, превращающая людей в каменные изваяния, не Ледяной шар, пронзающий всё вокруг длинными острыми сосульками, и не Дедушкин табак – штука безобидная и простая, под стать названию, не приносящая никому вреда, а только выпускающая облако чёрного удушливого дыма, исключительно для того, чтобы сбить противника с толку. Просмотрев список ещё раз, Отогар вычеркнул один за другим ещё семь строчек – все эти вещества не отличались большой силой, и для того, чтобы произвести такой серьёзный взрыв, как вчера, одного крохотного кошелька не хватило бы. Он ещё несколько раз просмотрел список, задумчиво хмуря брови, кусая крепкими белыми зубами кончик пера, вычеркнул ещё пять названий и посмотрел на оставшиеся девять строчек. И в этот момент внизу хлопнула дверь.