А потом разразилась катастрофа, которой стал его первый год обучения в средней школе: собиравшаяся поступать в Гарвард танцовщица, которая не обращала на него внимания; компьютерный гений и поклонник анархизма из старшего класса, подсадивший его на шутеры от первого лица; покупка наркотиков, из-за которой он был задержан и мог – если бы не вмешательство деда – оказаться за решеткой. Именно в тот период ужасного унижения Дэниел замыслил кругосветное путешествие. Это был второй шанс, коренное изменение и исполнение мечты, впервые озвученной Квентином в шесть лет. Многие называли Дэниела сумасшедшим после того, как он принял решение оставить юридическую практику и отправиться в плавание по всему белому свету вместе с трудным подростком. Но сомневающиеся оказались не правы. «Вот если бы они его увидели сейчас… – подумал он. – Если бы Ванесса его увидела сейчас…»
В половине десятого они обогнули остров Ра и повернули на юг по прочерченному Квентином курсу. Перед ними распростерлась бескрайняя синь океана и вся их прошлая жизнь. Его сын – не единственный, кого переменила двадцать одна тысяча миль. Дэниел ощущал себя другим человеком; человеком, которым он мог стать два десятилетия назад, если бы не побоялся и пошел за своей мечтой.
Он снова почувствовал их – лучики оптимизма, пробивающиеся сквозь грозовые облака прошлого. Будущее открыто. Нет ничего невозможного. Даже с Ванессой.
Он посмотрел на прибор GPS, проверяя глубину и течение, и стал помогать Квентину натягивать паруса, перемещая оба полотнища ближе к осевой линии яхты, перпендикулярно ветру. Они шли вдоль восточного побережья Маэ халфвиндом на четырех с половиной узлах. Время от времени у Дэниела появлялось желание снова запустить двигатель, чтобы прибавить скорости, но каждый раз он отгонял эту мысль. Они более-менее укладывались в график. Им предстояло вернуться в Аннаполис к маю, чтобы Квентин мог подготовиться к колледжу, но это не означало, что нужно спешить. Если мать-природа посчитала возможным дать им попутный ветер, они за ней поспеют.
– Пап! – вдруг крикнул Квентин, указывая в сторону носа яхты. – Дельфины!
Дэниел поставил штурвал на автопилот и пошел за сыном на бак. Стаю он увидел сразу. Они плыли рядом с яхтой, их серые тела поблескивали сквозь прозрачную воду, они менялись местами и по очереди выпрыгивали из воды. Иногда они опускались в глубину, но через пару секунд снова появлялись. Дельфины сопровождали их почти милю, не отдаляясь от корпуса яхты более чем на двадцать ярдов. Наконец оторвавшись, они стали лениво плавать по кругу, показав из воды плавники.
– Смотри, смотри! – закричал Квентин. – Они прощаются.
– Хороший знак, – сказал Дэниел, кладя руку на плечо сына.
И они вместе помахали в ответ.
Пол
На вкус Пола Деррика, вечер проходил слишком формально и люди были чересчур сосредоточены на себе, чтобы вызывать у него интерес. Он потягивал вино – превосходное красное из Стелленбоса – и прислушивался к разговорам вокруг, различая по тембру искренний смех и смех притворный. Пол стоял у окна, выходившего на террасу и огни пляжа Клифтон, и вообще ни с кем не разговаривал бы, если бы его сестра Меган не решала время от времени его с кем-то познакомить. Он не был замкнутым, отнюдь. По роду деятельности он был знатоком людей, в какой-то мере ученым, исследующим человеческое поведение, специалистом по внешним проявлениям чувств, идущих изнутри, из того места, где обитает истина.
Он наблюдал за какой-то женщиной лет тридцати, которая разговаривала с крупным мужчиной в костюме в тонкую полоску. Он – кинопродюсер и пустозвон, любитель чесать языком, привычный к аудитории. Она – милая девушка со свежим лицом, как у Дрю Берримор, но одетая в стиле вамп: красное платье-рубашка, облегающее, как белье. По тому, как она прикасалась к руке мужчины и смеялась над его шутками, не трудно было понять, что она предлагает себя. Но она и робела: заправляла каштановые волосы за ухо, трогала пальцами ожерелье, переносила вес тела с каблука на каблук и расправляла платье. Она разыгрывала карту соблазнения по полной программе, но это была фальшивая нота в ее личности. Полу было жаль ее. К мужчине он испытывал презрение.