— Здесь, наверное, жила какая-то знатная бледнолицая женщина, — Хассе взял со столика покрытую пылью и паутиной щетку для волос и принялся счищать с нее мусор. — Какие красивые узоры!
Аренс подошел к нему и положил руку на плечо.
— Я запер дверь на ключ. Но лошади уже близко, слышишь? Скоро эти люди будут здесь.
Хассе кивнул, не пытаясь высвободиться. Напротив, Аренсу показалось, что тот теснее придвинулся к нему. Окатило радостью, будто вдруг все мечты исполнились разом.
— Нам нужно передохнуть, хоть немного поспать… обоим, — тихо сказал он. — Да и так лучше будет, переждем, пока эти не уедут.
Они осторожно отошли к стене и сели на пол, вслушиваясь в тяжелые шаги внизу и развязный говор.
— Солдаты… — еле слышно прошептал Аренс.
— Нет, вряд ли это солдаты, — так же тихо откликнулся Хассе. — Скорее всего, это те, кто вне закона. Или те, для кого законы как перекати-поле ветру.
Внизу заскрипели ступеньки, потом послышался громкий треск, звук падения и забористая ругань. Аренс обхватил плечи Хассе и прижал его к себе, зарывшись лицом в пахнущие полынью волосы. Его вдруг охватил ужас, смешанный с отвращением. Голос, звучавший внизу, этот голос, сильный, с металлическими нотками, был ему знаком. И при звуках его по спине Аренса потек холодный пот. Отвращение и страх сменились иным чувством, напугавшим и взбудоражившим его.
— Килгор и Бринкли вернутся только к вечеру, — говорил этот голос, разносясь эхом по пустому нижнему залу, — а пока устроимся здесь. Ивенли, собери все, что может гореть.
— Аренс, — едва слышно произнес Хассе, — ты сломаешь мне пальцы.
Он с трудом разжал руку. Дышать было трудно, перед глазами вспыхивали красные пятна, оборачиваясь видениями из прошлой жизни. Он видел двоих, которые сопровождали его повсюду, и один из них был слишком неуправляем, слишком жесток и безжалостен. Тогда, вечность тому назад, по сердечной склонности к чужим страданиям и поглощающей душу злобе Билл Уильямс был ему ближе, чем родной брат. Его голос, резкий, грубый, казался звуком металла, трущегося о металл. Его, раз услышав, невозможно было забыть. И теперь Аренс боролся с собой, с тем прежним Аренсом Ринггольдом, пробужденным звуками этого голоса. На короткое мгновение, обернувшееся вечностью, ему захотелось броситься вниз, назвать себя. Услышать приветственные возгласы, а потом вернуться и вытащить чертова индейского щенка, намотав на кулак его длинные волосы. Захотелось почувствовать под собой тонкое гибкое тело, услышать стоны и мольбы…
…а потом тонкие нежные пальцы коснулись его покрытого испариной лица. Хассе прижал ладонь к его рту, оборвав так и не успевший родиться крик.
— Тише, Аренс, прошу тебя, — еле слышно прошептал он, — ты выдашь нас.
— Этот голос… — Аренса била нервная дрожь, — этот человек… я его знаю. Надо уходить отсюда, Хассе.
Слишком легко он вернулся, слишком сладки были мысли о том, чтобы возвратиться к прежней жизни. Он взглянул в темные глаза Хассе, в глаза, которые никогда не наполнятся любовью к нему, глаза, в которых навсегда поселилась боль… Как ни странно, эти мысли отрезвили, вернули способность соображать. Стиснув зубы, он прижал к груди гибкое тело Хассе и не ощутил сопротивления.
— Тише… подождем, пока эти люди заснут, — Хассе придвинулся ближе, прижавшись к нему, приблизив губы к уху. — За этим окном большое дерево. Когда они уснут, мы спустимся вниз и уйдем. Но сейчас молчи, прошу тебя!
Руки молодого индейца нежно гладили лицо Аренса, массировали виски, затылок, унося остатки безумия и ярости. В какой-то миг он уткнулся лицом в шею Хассе, обхватив его обеими руками, словно пытаясь укрыться за этими объятиями от прежнего Ринггольда, убийцы и насильника. И с неимоверным облегчением почувствовал руки Хассе, гладившие ему спину, перебиравшие волосы.
Им пришлось ждать довольно долго. Усталость и переживания свалили Аренса. Он всеми силами старался не уснуть, но Хассе уже тихо посапывал, улегшись и положив голову ему на колени. Этот жест доверия, такой неожиданный после безумия, пережитого всего пару часов назад, казался абсурдным. Лишь позже Аренс сообразил, что таким образом Хассе успокоил его, дал понять, что они по-прежнему близки, и заодно лишил возможности встать, не произведя шума. А сейчас он засыпал, несмотря на свет, лившийся из второго окна, несмотря на пьяный говор и смех, доносившиеся снизу.
— Эта индейская шлюха наверняка утонула вместе со своим отродьем, — говорил кто-то с сильным шепелявым акцентом. — Повозка ушла прямо в топь… жаль, конечно, что лошадей затянуло, нам бы пригодились.
— А если не затянуло? — спросил кто-то высоким голосом, почти фальцетом.
— Там повсюду болота, Питерс, — хмыкнул третий голос, заставивший Аренса сжаться в комок. — Затягивает всех, кто сунется, людей, лошадей, повозки. Передохнем и можем съездить туда, полюбоваться. Хотя на что там любоваться? Наверняка же ничего не осталось.
— Все-таки Черная тропа — опасное место, — вздохнул еще один бандит, — там много и людей, и скота потонуло. Вроде идешь — твердо, а шаг в сторону сделал — и уже в трясине корчишься. Повезло нам, что вышло по гатям пройти в такой-то темноте.
…Дальнейшее слилось в тяжелый красноватый гул. Снова Аренс брел в кромешной тьме, пока не оказался опять на тропе, подернутой зеленым туманом. Он пошел по ней, разбрасывая ногами драгоценные камни, мерцавшие сердитыми красными и зелеными глазками. Он слышал плач ребенка и женские стоны, он видел странные картины, словно пришедшие из прошлого. Лицо женщины, прекрасное, нежное, будто изваянное ангелами. Лицо мужчины, не менее прекрасное, притягательное до умопомрачения. Он остановился, глядя на двоих, стоявших обнявшись под сенью старого дуба. Голова мужчины низко склонилась над прекрасным лицом женщины, а ее руки обвились вокруг его шеи.
«Маюми…», — прошептал сладкий голос, льющийся отовсюду. Аренс дернулся, схватившись за голову, невольно припал к земле и тут же беззвучно вскрикнул — острый камень цвета свернувшейся крови вонзился ему в колено. Боли не было, но было осознание, кто этот мужчина и кто женщина. Аренс с трудом поднялся, шагнув к ним, но видения растаяли в зеленоватом тумане.
— Ты должен спешить, сын мой, — послышался мягкий голос из-за спины, и Аренс обернулся так стремительно, что едва не упал. Женщина была той самой вышивальщицей, которую он уже встречал раньше. Только теперь она опиралась на резной посох, чье навершие было украшено огромным алым рубином и сияло изнутри, словно там билось чужое странное сердце.
— Моя дочь стоит в начале Темной Тропы, ведущей в Страну Холмов, — женщина с грустью подняла маленькую изящную вышивку в левой руке, — спаси ее. Спаси ее дитя. Спеши, Слезы Тьмы, ибо иначе ничего нельзя будет исправить.
Он хотел было спросить, куда нужно идти, но понял, что сидит у стены, а Хассе судорожно зажимает ему рот обеими ладонями. Он осторожно убрал его руки от своих губ и успокаивающе провел по его волосам, прижав голову к своей груди.
— Они уснули?— едва слышным шепотом спросил он. Хассе кивнул.
За окном уже светало. Первым по переплетениям лиан, обнявшим стену, спускался Хассе. Он бесшумно соскользнул вниз, как призрак, и отошел, протянув руки. Аренс присоединился к нему минутой позже, порядком ободрав ладони и чуть не выколов глаз каким-то сучком. Хассе на миг обнял его, провел руками вдоль тела, словно убеждаясь, что он цел, и потянул к узкой, едва видной в сумраке тропинке.
Они шли так быстро, как могли. Не сговариваясь, шли к болотам, окруженным полурассыпавшимися скалами и рощицами из хилых, кривых деревьев. Аренса вело внутреннее чувство, которое он не мог бы объяснить, Хассе же знал эти места, знал Черную тропу и хорошо представлял, где могли напасть на дилижанс.