Однако «подруга», которая была моложе Павла на двенадцать лет, решила подзаработать на продаже деликатесов, реализация которых была строго запрещена. Но все тёмные делишки были разоблачены, «великая комбинаторша» по имени Софья сразу начала сотрудничать со следствием и раскрыла личность поставщика. Так тайное стало явным.
Разгорелся грандиозный скандал. Павла уволили по статье с позором и обязали выплатить огромный штраф. Повезло ещё, что дело не дошло реального срока.
На этот раз Элина уже не стала надеяться на помощь со стороны, да и сбегать никуда не планировала. Всё же жизнь постепенно закалила её, превращая из покорной и скромной молодой женщины в порой циничную зрелую даму.
Лина подала заявление на развод, а с Павлом они теперь жили как соседи.
После всего случившегося Тимофеев расстался со своей зазнобой и пытался найти новую работу, но всё пережитое дало себя знать и вылилось в инфаркт.
Разумеется, Элина не смогла добить лежачего… Как только Павла перевели в общую палату, он позвонил жене и попросил её прийти. Опять держал за руку и умолял не уходить, клялся в том, что любит только её, обещал всё исправить.
Позже, анализируя события того периода, Лина пришла к выводу, что Павел, как ни странно, не лгал: он и вправду по-своему любил её. Но эта любовь, как и сама Элина, так и не стали главным в его жизни. Да и существовало ли для него что-то действительно важное? Прожив с Тимофеевым почти четверть века, Лина так и не узнала мужа до конца.
Наивность и стремление идеализировать людей, ранее присущие Элине, ушли вместе с юностью. Женщина твёрдо заявила, что останется только до того момента, когда закончится реабилитация, и жить они по-прежнему будут как соседи.
Но Павлу и в этот раз удалось повернуть ситуацию в свою пользу. После выписки его вновь будто подменили: он опять стал идеальным мужем и отцом. Тимофеев нашёл новую работу, стал много времени посвящать сыну, помог с ремонтом дочери и зятю, всё свободное время посвящал семье… И сердце Элины в очередной раз дрогнуло.
Ещё два года пролетели, и жизнь супругов Тимофеевых опять казалась идеальной. Однако второй инфаркт оказался роковым, и весной две тысячи четырнадцатого года Элина овдовела.
Хорошо, что в этот тяжёлый момент вся семья сплотилась: рядом с Линой были Алиса и Серёжа, муж Алисы, родители Элины и Павла, дальние родственники и даже Алексей, который теперь всё больше времени проводил в Лужском, у своих состарившихся родителей. Он оказал Элине огромную поддержку в этот непростой период.
Накануне того дня, когда должно было пройти прощание, телефон Павла зазвонил. Номер не определялся. Элина не хотела отвечать, но дочь всё-таки взяла трубку. Однако неизвестный просто молчал, а потом и вовсе отключился.
Правда вечером снова позвонили, и на этот раз ответила Лина.
— Слушаю вас.
— Здравствуйте, — молодой женский голос был явно не знаком ей. — Могу я поговорить с Элиной Владиславовной?
— Можете. Вы со мной уже говорите. А я с кем говорю?
— Моё имя Соня, — после некоторой заминки нерешительно ответила непрошеная поздняя собеседница. — Дело в том, что мы с Павлом встречались. Начали встречаться раньше, несколько лет назад, потом… год не общались, а год назад помирились.
— Вы звоните, чтобы оповестить меня об этом? — глухим бесцветным голосом поинтересовалась Лина.
— Нет. Я очень прошу вас, чтобы вы позволили мне завтра прийти и попрощаться с Пашей…
Голос женщины задрожал, стал прерывистым. Чувствовалось, что она задыхается от рыданий.
У Элины слёз не было. Было только острое ощущение того, что она измазана в грязи, буквально втоптана в придорожную тёмно-серую жижу… Но самое главное то, что винить в этом некого, кроме самой себя. Это она распорядилась своей жизнью так, а не иначе, и теперь пожинает посеянные ею же плоды. Всё, что было в семейной жизни хорошего и позитивного, перекрылось тёмной тенью «прощального» поступка Павла.
— Приходите, — равнодушно ответила Лина. — Только держитесь подальше от нас. К счастью, я не обязана знакомить вас с детьми и родственниками Павла.
Софья пришла на прощание, но стояла и вправду в стороне, вела себя скромно. А Лину ожидало впереди долгое осмысление прошедших двадцати четырёх лет: до серебряной свадьбы Павел не дожил.