Родители целыми днями были на работе, потому дети привыкли к самостоятельности достаточно рано. Алевтина Ильинична была требовательна не только к себе, но и к членам своей семьи, потому особого домашнего тепла Лина и Вова не знали.
Видимо, и Владислав Иванович со временем начал испытывать дефицит душевности, искать общения и понимания на стороне. Потому однажды в семье Сотниковых разразился грандиозный скандал.
Как-то летним днём, вернувшись домой с прогулки, Лина была очень удивлена: входные двери оказались не заперты. Девочка вставила в замок ключ, который по традиции был привязан к шнурку, болтающемуся на шее, но повернуть не получалось. Толкнула двери, и они подались. А ещё до неё донёсся голос матери, звучавший непривычно нервно и немного истерично, на высокой ноте. Девочка поняла: случилось что-то плохое, иначе мама точно не кричала бы так и не забыла бы закрыть двери на замок.
Стараясь даже не дышать, Лина вошла в прихожую и осторожно закрыла за собой все замки. Вовы дома не было, он уехал на сборы, которые организовал для старшеклассников и учащихся профтехучилищ военкомат.
— … с телефонисткой! — слишком звонко и как-то страшно (во всяком случае, для Элины) то ли говорила, то ли пела Алевтина Ильинична. — Сколько ты уже… с ней?
— Три месяца, — после паузы нетвёрдо ответил Владислав Иванович.
Девочка поняла, что отец опять пьян. Она не знала, что именно произошло, но замечала, разумеется: вот уже в течение нескольких месяцев папа почти не бывает трезвым. Он не скандалит и не «гоняет» домашних, как это происходит у некоторых знакомых или одноклассников Лины (в семьях, где отцы пьют). Просто долго тянет чай, сидя в кухне, а потом ложится спать, не замечая домашних.
Мать до сих отмалчивалась, делая вид, что ничего не происходит. Но сегодня всё оказалось по-другому.
— Я это так не оставлю, — в голосе матери появились зловещие нотки. — И из семьи тебе уйти не дам. А твоя эта… Верочка очень пожалеет о том, что посмела влезть в чужую семью. Да ещё потворствовала твоему пьянству!
— Она никуда не лезла, — плохо ворочая языком, отозвался Владислав Иванович. — Я сам к ней хожу. Она… слушает меня, ей интересно. Мысли мои, чувства… Тебе разве когда-то было это интересно, Аля?
— Бедненький ты, несчастненький! Некому тебя выслушать! А такое слово как «долг» ни о чём тебе не говорит? Или для тебя рубашка собственного эгоизма ближе к телу, чем родные дети? Несовершеннолетние, между прочим!
— Кто бы говорил, — устало ответил отец. — Наши дети растут сами по себе. Если бы не тёща, они бы уже забыли, что такое домашняя еда!
— Да как ты смеешь..! — голос матери прозвучал ещё громче и выше, в нём отчётливо зазвенели слёзы.
— А что тут сметь? Разве я говорю неправду, Аля? Для тебя на первом месте школа. Ты домой вообще не спешишь, тебе тут неинтересно. Даже если ты дома, то у тебя есть с собой какая-нибудь работа, и ты занята. Дети материнской ласки не знают, не понимают, что это такое. Ты хоть в курсе, кто из нас чем дышит? Для тебя это важно?
— Зато Верочка твоя в курсе, чем ты дышишь! И даже знает, как!
Отец промолчал, только протяжно вздохнул.
— Ты можешь сколько угодно уходить от разговора, но тебе придётся ответить, Сотников! Обращение в ваш профком я уже написала, и в горком партии тоже. Потому готовься…
Лина, которой было уже двенадцать лет, многое поняла из разговора родителей, даже почти всё. Девочка очень боялась, что мама застукает её за подслушиванием, паниковала от этой мысли, потому максимально бесшумно выбралась обратно в подъезд, а домой вернулась через полчаса.
До этого сидела на деревянной скамейке за кустарником, росшим по периметру детской площадки, и тяжело размышляла о том, что же теперь будет. Она очень жалела маму и боялась за отца, даже несмотря на «Верочку». В груди застрял какой-то холодный комок, мешающий свободно дышать, и лишь намного позже Лина поняла, что это безысходность смешанная со страхом.
На следующий день отец вернулся с работы раньше, чем обычно, и он был полностью трезв, однако ещё через несколько дней пьянство возобновилось. А спустя неделю после того, как Элина случайно подслушала разговор родителей, её впервые в жизни отправили в пионерский лагерь.
В профкоме гороно путёвок уже не было, но помогла бабушка, и Лина поехала в «Гудок» — ведомственный лагерь железнодорожников.
В первые дни девочка очень скучала по дому и даже плакала. Несмотря на то, что росла она практически в школе, особо компанейской никогда не была. Тем более, никто из её немногочисленных подруг в лагерь с ней не поехал.