— Конечно, — кивнул Мизгирёв. — Подобные решения никак нельзя принимать необдуманно.
— А если я начну работать, как потом… поеду на Север? Кто меня отпустит?
— Мне определённо нравится направление твоих мыслей! — Валерий буквально расцвёл. — А ещё я думаю, что видимо, сделал что-то очень хорошее. Иначе за что судьба так благоволит мне? Поверь, с поездкой я всё организую. Тебя непременно отпустят. То есть, я могу заняться планированием нашего путешествия? Но разумеется, мы будем обсуждать все нюансы и вместе принимать решения.
— Хорошо. Спасибо тебе, Валера, за то, что взял надо мной шефство. Детям докучать не хочется, у них своя жизнь. А я пока совсем того… Чувствую себя, как слепой котёнок.
— Всё будет хорошо, Лина! Главное, что мы встретились вот так спустя много лет. Разве это не похоже на чудо?
— Нет, — покачала головой Лина. — Это не похоже, это и есть чудо.
Уходя домой уже заполночь, Мизгирёв взял с Элины слово, что она серьёзно подумает по поводу подработки в библиотеке. А ещё он пригласил Лину к себе на ужин, который собирался организовать следующим вечером.
С утра Элина поехала домой к сыну, поскольку невестка перед отъездом попросила её проведать квартиру. Серёжа должен был вернуться из командировки через сутки, и Лина решила проверить, в каком состоянии находится квартира.
Конечно, она старалась не вмешиваться в семейную жизнь детей, но в глубине души, как и всякая мать, стремилась сделать «как лучше».
Квартира поразила Лину беспорядком, который царил, казалось, на каждом квадратном сантиметре. Выглядело всё так, словно Юля спасалась из дома бегством. Впрочем, так было всегда, когда сын с семьёй уезжал, а Элину просили присмотреть за квартирой.
К приезду детей она наводила идеальный порядок и наполняла холодильник продуктами. Но в этот раз Лина просто проверила всё, заперла двери на все замки и ушла. И твёрдо пообещала себе, что больше никогда не станет вмешиваться в чужую жизнь, даже с благими намерениями.
Конечно, она и прежде никогда не давила на детей и напрямую не навязывала им свою точку зрения, но в глубине души определённо лучше них знала, как им надо жить. Или думала, что знает.
Потом Элина решила навестить родителей, и мама сразу взяла её в оборот, попросив помочь и сделать уборку в большом старом серванте.
Неторопливая однообразная работа располагала к разговорам, и Лина сама не заметила, как рассказала о том, что случайно встретилась с бывшим соседом бабушки.
— Как-то ты даже воодушевилась, пока рассказывала об этом соседе, — с подозрением проворчала мать.
— Мам, ну а какой мне быть? Плакать, что ли? Да, я очень рада тому, что мы с Валерой встретились.
— Плакать не надо, — отрезала Алевтина Ильинична. — А излучать ты должна прежде всего достоинство. Сама же недавно сказала, что ты уже не девочка, потому не будь смешной.
— Я только и делаю, что излучаю достоинство, мама, — ровно и спокойно ответила Элина. — Мне уже равных нет в этом занятии. А если вдруг кого-то повеселит моё поведение, то нет проблем. Пусть люди смеются, это полезно для здоровья.
— Лина, ты что, серьёзно? — глаза Алевтины Ильиничны расширились от удивления. — Ты собираешься впустить в свою жизнь какого-то непонятного мужчину? Человека, с которым ты общалась сорок лет назад, в глубоком детстве? Ты понимаешь, сколько воды утекло с тех пор? Языком-то молоть он может всё что угодно!
— Не собираюсь впустить, а уже впустила, — пожала плечами Лина.
— У тебя что, запоздалый кризис среднего возраста?
— Можешь ещё какой-нибудь диагноз поставить мне навскидку, мама? В любом случае я не хочу и не буду больше об этом говорить.
В подтверждение своих слов Лина вернулась к уборке. Алевтина Ильинична всплеснула руками, но не смогла ничего возразить дочери.
Однако, зная свою маму, Элина не обольщалась: прекрасно понимала, что тема не закрыта, и ругала себя за излишнюю болтливость.
А кому ещё рассказать, как не маме? Молодым вряд ли интересно. А мама — это же, по идее, самый близкий человек. Родная душа, которая всегда поддержит и искренне порадуется за тебя.
Дожив до пятидесяти двух лет, Лина так и не смогла принять тот факт, что далеко не все матери и не всегда принимают сторону своих детей. Она по-прежнему очень любила свою маму и прекрасно понимала, что Алевтина Ильинична точно не из тех матерей, которые завидуют успехам собственных детей и не желают им добра. Нет. Просто её мама никогда не умела и не хотела приспосабливаться к людям и к ситуациям; она всегда считала своё мнение, представление о добре и свою картину мира единственно правильными и пыталась подогнать под собственные идеалы всех и вся. И до сих пор пытается.