И не дав Германову даже открыть рот, она выскользнула из комнаты.
Петров как раз собирался убрать бутылку в буфет, когда на кухне появилась Ольга. Разжигать дровяную плиту или ставить самовар ей не хотелось, поэтому она зажгла керосинку и поставила на нее чайник. Чай на керосинке – это, конечно, ни в какие ворота не лезло, но затягивать процесс до бесконечности она побоялась, понимая, что если терпение мужа лопнет, то он сам заявится сюда и разбудит весь дом. Так что она быстро молча заварила чай, поставила на поднос стакан для мужа, чашку для себя, пару рюмок, заварочный чайник, достала из буфета бутылку коньяку и отправилась наверх.
Петров только вздохнул и решил, что ложиться спать пока еще рано. Жизнь продолжалась.
Когда Ольга вошла в спальню, Германов сидел у ее туалетного столика, обхватив голову руками. На всякий случай Ольга поставила поднос на кровать, подальше от разложенных на столике листов. Она увидела, что Германов без нее успел просмотреть и два других альтерната договора – на английском и французском языках. Она молча налила чай, пока не стала трогать коньяк и подала стакан мужу.
Тот благодарно, но как-то обреченно кивнул головой, и первый открыл рот.
– Знаешь, я даже не знаю, о чем тебя спрашивать. Конечно, очень интересно, где ты все это взяла. Но этот вопрос сейчас, здесь и сегодня, носит скорее академический характер. Любопытно, почему ты молчала все эти годы. Мне казалось, что уж с тобой-то у нас нет друг от друга секретов. Но самое главное – что с этим всем теперь делать?! Ты же не думаешь всерьез, что я могу вот просто так убрать все это к твоим пулеметам и гранатам и жить дальше так, как будто ничего не произошло? Я просто даже не могу себе представить, что будет со страной, с миром, со всеми нами, если мы вдруг вытащим эту бомбу. По сравнению с ней все эти ваши с Петровым гранаты – детские елочные игрушки! И ведь самое страшное состоит в том, что, если я все это обнародую, и не обязательно я, и ты, как моя жена, то нам, безусловно, поверят! Немедленно всплывет прошлая история с секретным протоколом к Версальскому договору и такое начнется! А уж сколько желающих появится избавиться от нас с тобой раз и навсегда, чтобы, не дай Бог, еще чего-нибудь не раскопали! А что будет с недавней историей? Ты хотя бы понимаешь, что в свете всего этого история октябрьского переворота 17 года выглядит совершенно иначе? Какие там немцы! Ну, дали они что-то большевикам и прочим, выступавшим против продолжения войны политическим партиям. Но много ли у них было? Ты же помнишь, что к концу войны творилось в Германии? Все эти рассказы про страшный голод, детей, рождавшихся без ногтей и прочее. А теперь получается, что чуть ли не больше, чем германцы, в коллапсе России к 16-му году были заинтересованы американцы! А у них-то с деньгами все было в порядке! И в Лондоне – этом проклятом союзнике, с которым, как говорится, если он есть, то и враги не нужны, – у американцев были уже к тому моменту очень неслабые позиции. Как же, кузены! Так ради чего нас вообще в эту войну втянули, обескровили, а потом еще и путем переворота чуть на грань гибели не поставили? И кому нужен был раскол России и весь это бред с "возрождением великой Киевской Руси"? Получается, американцам. И зачем? А только чтобы и в голову никому не могло прийти даже вспомнить об Аляске! А главный государственник у нас теперь – этот козел хохляцкий! Господи, что же делать!
Почувствовав, что муж хотя бы отчасти иссяк, Ольга налила в свою чашку коньяк и протянула ему. Рюмкам здесь делать было нечего.
Германов автоматически выпил сначала коньяк, затем свой чай из стакана и так и остался сидеть с чашкой в одной руке, а стаканом в другой. Помолчали. Но Ольга была, все же, слишком опытной женой, чтобы предоставить событиям развиваться самопроизвольно.
– Я пока не знаю, что тебе на все это сказать. У меня эта заноза сидела в голове с самого нашего знакомства, и я думаю, что совсем неслучайно и разговор сегодня возник, и меня вдруг так прорвало. Давай я тебе расскажу, откуда это все взялось, а потом будем уже дальше думать.
Германов согласно кивнул.
– Ты знаешь, что я из семьи Остен-Сакенов. Это огромный род, у него масса ветвей, причем даже женщины, выходя замуж, обычно считают, что они сохраняют свою принадлежность к роду и фамилии. Во второй половине прошлого, 19-го века несколько Остен-Сакенов служили по министерству иностранных дел. Самый известный стал даже послом в Берлине, но мой дед был не так знаменит и служил в восточном департаменте. С послом они были в таком дальнем родстве, что его и проследить-то было трудно. Так вот, как раз деду было поручено в 1866 году готовить одно из заключений по поводу предстоящей продажи Аляски. А дед был настоящим энтузиастом Востока, часто бывал там и ратовал за движение России в восточном направлении. Тогда как раз вовсю строили телеграф к Амуру, а дед любил все современное, технические новшества, и он ухватился за идею продолжить телеграфную линию к Берингову проливу и через него провести ее в Америку. Знаешь, это сейчас трансатлантический кабель работает как часы, да и радиосвязь стала обыденной, а тогда не было никакой уверенности, что кабели на дне морей вообще будут исправно работать на больших расстояниях. И вот идея: прийти с телеграфом в Америку не с востока, а с запада! Думаю, что и в отношении Японии у него были кое-какие сомнения. Я видела потом в его бумагах размышления о том, что японцев уж слишком много, слишком скучены они на своих островах, а духом сильны. Вот и задавался он вопросом, а не пыхнет ли Япония, не выплеснет ли избыток внутренней силы на окружающие земли? В общем, чувствую, совсем не нравилась ему идея продавать Аляску. Сам подумай, как бы Япония могла бросить нам вызов в 1904-м году, если бы у нас кроме Владивостока и Порт-Артура, которые японцы легко могли запереть, были базы и на другом берегу Тихого океана? Мы бы их взяли, как говорится, в два огня. Наши крейсера оттуда ведь просто отрезали бы их от всего мира! И конец войне.