– Абсолютно. Один из наших людей, которых мы туда послали, позвонил пять минут назад. Он опознал Йегера.
– С чего ты взял, что его убили?
– Это, конечно, не официальная информация, но у Йегера в виске дырка. Вряд ли он сам себе пальцем просверлил. Послушай, Арчи, его досье из архива уже лежало у меня на столе, когда к нам пришла срочная информация. Буквально через час все в редакции будут знать, что я посылал за этими материалами за два часа до убийства. Я не против напустить на себя таинственность, но в случае шумихи для меня это лишний геморрой. Итак, я заявлю, что посылал за досье по твоей просьбе, а кто-то другой, кто любит оказывать любезность, сообщит об этом кому-нибудь из убойного отдела. И что тогда?
– Тогда я, как всегда, стану сотрудничать с копами. Буду у тебя через двадцать минут.
– Прекрасно. Всегда рад тебя видеть.
Я вышел на улицу, сел к Алу в такси и велел ему повернуть за угол к Майку. Отъехав от тротуара, Ал заявил мне, что, согласно инструкции, он должен был взять пассажира, который скажет, что ему, Алу, не мешало бы побриться, и я ответил, что да, бритье ему явно не повредило бы. На Шестьдесят седьмой улице возле такси Майка свободного места не оказалось, поэтому мы остановились во втором ряду, и я вышел, оказавшись между двумя такси с опущенными передними стеклами.
– Все, концерт окончен, – сказал я таксистам. – В связи с обстоятельствами, которые мне не подвластны. Я не называл вам цену в силу ряда неизвестных факторов, таких, например, как продолжительность поездки, но, поскольку вам всего лишь пришлось сидеть и ждать, думаю, по двадцатке на брата будет в самый раз.
– Ага, – произнес Майк.
– Конечно, – ответил Ал. – А что случилось?
Вытащив бумажник, я достал оттуда шесть двадцаток:
– Итак, я утраиваю сумму. Ведь что-что, а вы точно не дураки. Я не назвал вам имя клиента, но описал его, и вы в курсе, что он должен был появиться с Шестьдесят восьмой улицы, чтобы ехать на Западную Восемьдесят вторую улицу. Поэтому когда вы узнаете из завтрашних газет, что тело некоего Томаса Г. Йегера, проживавшего в доме триста сорок по Восточной Шестьдесят восьмой улице, сегодня в девятнадцать десять было обнаружено в яме на Западной Восемьдесят второй улице с дыркой в голове, то наверняка удивитесь. А когда человек чему-то удивляется, ему хочется об этом поговорить. Здесь шестьдесят баксов на брата. За это я хочу иметь возможность удовлетворить свое любопытство, но так, чтобы копы не стали донимать меня расспросами, зачем нужно было организовывать всю эту мизансцену. Какого черта он решил не придерживаться нашей программы, а выбрал собственный маршрут?! Хочу добавить, он ни словом, ни намеком не показывал, что ему угрожает опасность. Он только хотел узнать, есть ли за ним хвост, и просил по возможности выяснить, кто за ним следит. Как раз это я вам тогда и сообщил, причем все именно так и было. Лично я не имею ни малейшего понятия, кто его убил и почему. Теперь вы знаете то же, что и я. Но я бы хотел, чтобы, пока я немного не сориентируюсь, об этом больше никто не знал. Парни, мы с вами знакомы… сколько?
– Пять лет, – ответил Майк.
– Восемь, – уточнил Ал. – Интересно, откуда ты узнал, что он получил свое, если труп обнаружили всего час назад…
– Когда я позвонил ему домой, мне ответил сержант из убойного отдела Пэрли Стеббинс. Завернув за угол, я узнал водителя патрульного автомобиля, припаркованного возле дома номер триста сорок. А когда я позвонил знакомому репортеру, тот сообщил мне такие вот новости. Я ничего не утаиваю. Теперь вы знаете все. Вот ваши шестьдесят баксов.
Ал подцепил двумя пальцами двадцатку, вытащив ее из пачки.
– За потраченное время этого более чем достаточно, – сказал он. – А язык за зубами обещаю держать по-любому. По личным соображениям. И с превеликим удовольствием. Теперь, завидев копа, я буду про себя говорить: «А вот я знаю что-то такое, чего ты, ублюдок, не знаешь».
Майк с ухмылкой взял три двадцатки:
– А по мне, так денежки лишними не бывают. Но теперь при всем желании молоть языком я точно не смогу. Тем более с копами. Ведь тогда придется вернуть тебе сорок баксов. Я человек простой и, может, не такой благородный, но честный. – Положив деньги в карман, он протянул мне здоровенную лапу. – А для верности давай-ка ударим по рукам.
Мы обменялись рукопожатием, после чего я сел к Алу в такси и велел ему везти меня к зданию редакции «Газетт».
Если Лон Коэн и занимал какую-нибудь высокую должность, лично мне это было неизвестно. Хотя, скорее всего, никакой особой должности у него не имелось. На дверях комнатушки, расположенной на двадцатом этаже через две комнаты от углового кабинета главного редактора, значилась лишь фамилия Коэн. Казалось, при этом Лон должен был находиться на периферии вихрей газетных новостей, но он всегда держал руку на пульсе, будучи в курсе не только того, что недавно произошло, но и грядущих событий. Мы многие годы, не подбивая бабок, мирно существовали с ним по принципу «Ты мне, я тебе», причем никто ни у кого не оставался в долгу.