— Да, вероятно, — он делает театральную паузу и морщит лоб.
— Ну говорите уже, что я не учла! — усмехаюсь я.
— Я не хотел вас обидеть, — Лэксир склоняется в полупоклоне, снова пряча не то улыбку, не то кусает губы, чтобы не рассмеяться. — И в общем вы правы, но нельзя же оставить такое изобретение без применения.
— Которое грозит зазевавшемуся пассажиру? Без проблем можно. Если вы не хотите уменьшить число опоздавших так радикально. Каждый знает, что его убьет или покалечит железный шланг, если он не окажется у вокзала заранее.
— Это если он решил идти через черный ход для сотрудников вокзала, — перебивает меня Диалия. — Пойдемте, билеты мы купили, Шэвиор ждет на платформе.
Все интереснее и интереснее. Мы пробираемся по узким коридорам, по бокам шатких мостиков крутятся огромные шестеренки, некоторые светятся голубым или розовым. Лэксир берет меня под руку на крутом повороте, не позволяя мне врезаться в огромный маятник.
— Даже не знаю, надо ли спрашивать, с каких пор проникать на вокзал таким образом — самое лучшее, что можно предложить особе королевской крови, — замечаю я.
— Ну, некоторые особы так и проникают, — насмешливо тянет Диалия, — а вдруг кто узнает принц… принцессу Миалиру.
Нет, с ее оговорками точно надо что-то делать! Хотя бы подумать над ними. Но как назло мне сегодня не удается поразмыслить ни над чем. Я пытаюсь сложить воедино все эти странности, все издевки Диалии. Мы спускаемся в гремящем ажурном лифте на платформу, спутники молчат. Но едва я мысленно восстанавливаю нашу первую встречу с Шэвиором и Диалией, как меня атакует наш параниус. Бельчонок красной молнией вырывается из ручищ Шэвиора и, возмущенно вереща, прыгает мне на бедро и впивается зубами в подол камзола.
А я понимаю, что слышала до этого не его писк, а чей-то еще, который теперь еле доносится из моего кармана.
21. В купе
— Разве можно так издеваться? — вот уж от кого я не ожидала такой реакции, так это от Шэвиора.
Он еще на платформе вырвал у меня из рук лист с очень голодными, грустными и похудевшими хомячками и теперь, когда мы сели в нашу капсулу, обвиняюще смотрит на меня и качает головой. Еще и параниус сидит на его плече, всхлипывает и дрожит. Мол, живодерка, чуть не сгубила звериков, хотя я тебе давно говорил, что им плохо.
Диалия и Лэксир, правда, не разделяют скорбь и ужас бельчонка и Шэвиора.
— Ну откуда ей было знать, что они так быстро могут оголодать? — заступается за меня Диалия. — Дай мне параниуса, сейчас я его займу.
Она протягивает руку к одной из трубок над спинкой дивана, открывает затворку и вытаскивает настоящую газету. Как будто это пневмопочта. Почему «как будто»? Она и есть.
Самое время бы удивиться, что Нэлиор мне ни слова не сказал, когда я соловьем заливалась о том, как работают журналисты. Но бельчонок удивляет еще больше — хватает газету и начинает деловито шуршать страницами.
— Да, неоткуда принцессе было знать, — встревает Лэксир, — хомячков же Нэлиор наколдовал.
— Вот я бы ему, склеротику, — размахивается Шэвиор. — Никакого соображения! Наколдовал — сам заботься, почему об этом должна болеть голова у меня?
Ой, мамочки, у него в руке карандаш, но машет он им так, как будто это страшное оружие! Может, действительно страшное. Хрустит карандаш действительно угрожающе. И хомячки, обнадеженные его появлением, с каждым махом становятся все грустнее. До кончика им не допрыгнуть, они пытались.
Лэксир предусмотрительно отодвигается подальше, откидывается на мягкую спинку и увещевает:
— Ну почему голова будет болеть у тебя? Вот научишь принцессу рисовать — и она позаботится о хомячках. Ведь правда же?
Он легко толкает меня локтем, и я подтверждаю:
— Конечно, правда. А пока ты горюешь, звери точно сойдут с ума — сколько раз они чуть за грифель не схватились? А спрыгнуть на него или водить им по бумаге они не могут.
— И то верно, — внезапно успокаивается Шэвиор, — идите сюда, Ваше Высочество.
И Шэвиор учит меня рисовать под шуршание газетных страниц . И так вдохновенно рассказывает про гармонию линий и свет. Да, вот этот громила с выражением лица «не влезай, убьет. И рядом не дыши — тоже убьет»… Он же и двух слов вроде связать не мог! Да, Женечка, в людях тебе еще разбираться и разбираться.
А какие у него изящные рисунки! Любой, кто рисует или любит гравюры, счел бы даже набросанный Шэвом орех шедевром. Даже жалко, что такую красоту съедят.