— Где вы родились?
— В Западном Берлине.
— Вы немец?
— Нет, мой отец был морским пехотинцем. Родился в Нью-Гемпшире. В то время Западный Берлин был его местом службы.
— Значит, вы всегда были военным?
— С самого детства.
— Плохо. Люди, конечно, благодарны вам за вашу службу, но в глубине души они думают, что вас всех искалечила война. Существует большой риск, что вы будете осуждены, и если да, то получите большой тюремный срок. Гораздо безопаснее признать себя виновным в меньшем преступлении. Вы бы сэкономили им время и деньги на состязательном разбирательстве, а это очень важно. Есть же разница между пятью годами и двадцатью. Как ваш адвокат, я нарушила бы свой долг, если бы не рекомендовала вам это.
— Вы советуете мне отсидеть пять лет за преступление, которого я не совершал?
— Все утверждают, что они невиновны. Жюри к этому уже привыкло.
— А юристы?
— Клиенты постоянно лгут.
Ричер ничего не ответил.
Его адвокат добавила, — Они хотят перевести вас в Уоррен сегодня.
— А что у нас в Уоррене?
— Тюрьма штата.
— Чудесно..
— Я подала прошение, чтобы вас задержали здесь на день или два. Это будет более удобно для меня.
— И?
— Мне отказали.
Ричер снова промолчал.
Адвокат сказала, — Вас привезут сюда завтра утром для обвинения. Суд находится в этом же здании.
— Значит, я уеду и вернусь обратно менее чем через двенадцать часов? Это не очень продуктивно. Я должен остаться здесь.
— Вы сейчас принадлежите системе. Так она работает, и не всё здесь имеет смысл. Привыкайте к этому, а утром мы обсудим вашу просьбу. Я предлагаю вам подумать об этом очень серьезно сегодня ночью.
— А как насчет освобождения под залог?
— Сколько вы можете заплатить?
— Примерно семьдесят баксов с мелочью.
— Суд посчитает это оскорблением, — сказала она, — Лучше вообще не предлагать.
Затем она соскользнула со стула, подняла свою перегруженную сумку и вышла из комнаты. Ричер услышал, как стальная дверь открылась и закрылась. В камере снова стало тихо.
Десять минут. Что плохого может случиться за это время?
Прошел еще час, затем вернулся молодой полицейский. Он сказал, что штат разрешил те же шесть долларов и пятьдесят центов на обед потратить и округу. Он пообещал заказать самое лучшее из меню закусочной и перечислил список предлагаемого, который был обширным. Ричер задумался на мгновение. Может, куриный пирог. Или пасту. Или яичный салат. Он выбирал вслух из этих трёх вариантов. Коп рекомендовал куриный пирог, он сказал, что тот действительно хорош, и Ричер поверил ему. Плюс кофе, добавил он. Много, подчеркнул он, действительно много и в термосе, чтобы сохранить горячим. С нормальной фарфоровой чашкой и блюдцем. Без сливок и сахара. Коп написал все это на клочке бумаги огрызком карандаша.
Затем он спросил, — Вам понравился общественный защитник?
— Конечно, — сказал Ричер, — Она оказалась красивой женщиной. И умной, к тому же. Она считает, что всё это недоразумение, и эти парни из штата иногда чересчур усердствуют. Не то, что вы, в округе. Им не хватает здравого смысла.
Молодой полицейский кивнул, — Думаю, иногда бывает и так.
— Она говорит, что я выйду завтра, скорее всего. Она говорит, что я должен сидеть и доверять системе.
— Как правило, это лучший способ, — сказал парень. Он засунул бумажник в карман рубашки и вышел из комнаты.
Ричер остался на своей кровати. Он ждал. Он чувствовал, как в здании стало тише, так как дневная смена ушла домой и пришла ночная. Стало меньше людей. Экономия. Сельский округ в малонаселенной части штата. Затем, наконец, молодой полицейский вернулся с едой. Его последнее поручение в этот день, почти наверняка. Он нёс поднос с фарфоровой тарелкой, накрытой металлическим колпаком, белым рифлёным пузатым пластиковым кофейным термосом и блюдцем с перевернутой чашкой и ножом с вилкой, обернутыми бумажной салфеткой.
Ключевым элементом являлся пластиковый термос. Из-за него весь ансамбль по высоте не проходил сквозь горизонтальное приёмное отверстие в решётке. Парень не мог положить термос на бок на поднос, потому что тот покатится, и кофе разольётся по всему пирогу. Он не мог пропустить его через промежутки между прутьями решётки, потому что из-за своей пузатой формы он не проходил сквозь них.
Парень молчал, размышляя.
Двадцать четыре года. Новичок. Парень, который считал Ричера всего лишь спокойным стариком, проводившим всё своё время на кровати, явно расслабленным и отошедшим отдел. Никаких криков и стонов. Никаких жалоб и недовольства.