– Конечно, – согласился я. – Я должен гордиться тем, что вы из меня сделали собаку.
– Кого? – не понял И.А.
– Собаку, – повторил я. – Самого настоящего пса-ищейку!.. Помните, вы читали мне о том, как во время войны собак пускали на минное поле, чтобы они, подрываясь, проделывали проходы для атакующих бойцов?.. То же самое вы проделали и со мной. Вы хотели сделать из меня умную собаку, но вы не предвидели, что собака окажется слишком, ненормально умной и не сумеет по-прежнему любить своего хозяина, который послал ее на мины, хотя он воспитал ее с помощью ласки и сытной кормежки…
– Эх, ты! – будто бы сказал после долгой паузы И.А. – Ты думаешь, хозяину такой умной собаки легче, чем ей?..
На этом моя галлюцинация заканчивается. Будто бы И.А. что-то еще говорил, но я опять провалился с головой в вязкую трясину беспамятства…
Когда я поправился настолько, что позволил Палке кормить меня с ложечки манной кашей, то каждую минуту невольно ждал, что вот-вот распахнется дверь в мою комнату, обдав лицо потоком воздуха, и я почувствую знакомый запах…
Нет, наш спор еще не закончен, Иван Александрович, говорил себе мысленно я. И все подыскивал аргументы, способные убедить его в моей правоте, когда он все-таки придет ко мне.
А он все не приходил.
Не знаю, были ли Палка и другие сестры-хозяйки, которые ухаживали за мной, в курсе конфликта между мною и И.А., но на все мои осторожные расспросы они либо отвечали уклончиво, либо принимались так неумело врать, что мне самому становилось неловко за них…
Но настал день, когда я почувствовал что-то неладное.
Когда наша вечно сердитая Палка однажды утром стала поправлять мою подушку, на мою щеку капнуло что-то горячее, и я не сразу сообразил, что это была ее слеза.
– Что-нибудь случилось, теть Маш? – спросил я. – Опять ваш Петька в школе набедокурил, что ли?
Она не сразу ответила, а когда отвечала, то ее руки сильно дрожали.
– У Ивана Александровича ночью был инфаркт, – наконец, сообщила она. – Врачи говорят, что он… он очень плох…
На мою ладонь обрушился целый водопад горячих капель. Я машинально попробовал их на язык – они оказались солеными, как бульон из растворимых кубиков.
– Это из-за меня, да? Скажите, из-за меня? – едва двигая враз онемевшими пальцами, спросил я.
– При чем здесь ты? – искренне удивилась тетя Маша. – Три дня назад в городе взорвался автобус, битком набитый людьми… На этом автобусе ехала Оленька… дочка Ивана Александровича… ей только-только двенадцать лет исполнилось…
– И она погибла? – глупо осведомился я.
– Господи, может быть, и грешно так говорить, но, наверное, лучше бы погибла, чем… Ей оторвало обе ножки. На всю жизнь теперь калека…
Иван Александрович не раз приводил свою дочку в Дом, но я плохо помнил ее. Мне почему-то не хотелось с ней общаться, хотя она быстро освоила дактилоскопию. Скорее всего, я по-дурацки ревновал к ней И.А.