— Это самец! — пробасил Незовибатько.
— Какой же это самец? — возмутился Наполеонов, думая о находке, — туфля явно женская!
— Да я о шмеле, — хмыкнул Афанасий Гаврилович.
— О шмеле? О каком шмеле?
— О том, что Валерке позирует.
— Ах, о шмеле… — протянул следователь и вдруг удивился: — А ты откуда знаешь, что это самец?
— Мне теща сказала.
— Что-то я тут поблизости никаких тещ не наблюдаю, — прищурился Наполеонов.
— Очень ей нужно тут находиться, особенно возле тебя, — ухмыльнулся Незовибатько.
— Тогда как же она могла тебе сказать, что этот шмель — самец?
— Она заранее сказала.
— Да откуда она могла это знать!?
— Тещи знают все! — наставительно пробасил Афанасий Гаврилович и поднял вверх указательный палец.
— Твоя теща вещает тебе с небес? — улыбнулся Наполеонов.
— Типун тебе на язык! — рассердился Незовибатько.
Потом посмотрел на заинтересованные лица сослуживцев и снизошел до объяснения:
— Просто третьего дня на даче сынишка мой увидел шмеля и стал звать: «Бабушка, посмотри, какая большая и красивая пчелка». Теща и объяснила, что это самец шмеля. Я тоже удивился и спросил, откуда ей это известно. Она и сказала, что осенью на цветах сидят самцы шмелей. Они не умеют жалить, но зато источают приятный парфюмерный аромат.
— Надо же, — восхитился Валерьян и проговорил мечтательно: — Вот бы и мужчины так могли!
— Как? — спросил Наполеонов.
— Источать приятный парфюмерный запах.
— Ты не очень-то им завидуй! — усмехнулся Незовибатько.
— Почему? — спросил фотограф.
— Потому, что до весны эти плюшевые создания уже не доживут.
— Как жаль! — искренне огорчился Валерьян.
— Они тут шмеля оплакивают, — возмутился Наполеонов, — а в доме, между прочим, лежит труп!
— Ах да, — проговорил Илинханов, — можно уже машину вызывать.
— Тьфу ты! — в сердцах воскликнул Наполеонов и быстро пошел прочь.
— Он, кажется, обиделся, — забеспокоился Аветик.
— Ничего, скоро успокоится, — спокойно заверил Незовибатько.
— В смысле? — не понял Григорян.
— В хорошем смысле!
Все, кроме Аветика, рассмеялись.
Опрос соседей ничего не дал. Кого-то не было дома, кто-то спал и ничего не слышал.
— Как всегда, — вздохнул Григорян.
— Во всяком случае, если бы к дому Фалалеева подъехала машина, кто-то да услышал бы, — сказал эксперт.
— Если поздно ночью, то не факт, — вздохнул следователь.
Наполеонов взял на себя печальную миссию оповещения жены Фалалеева о гибели мужа. Это не было жестом доброй воли по отношению к своим коллегам, просто следователь хотел лично увидеть реакцию вдовы.
Он въехал во двор, остановил машину возле подъезда и, преодолев три ступени крыльца, набрал номер квартиры по домофону.
— Говорите, — произнес женский голос через долю секунды.
«Она стояла, что ли, возле домофона», — подумал Наполеонов, а вслух произнес:
— Откройте, пожалуйста, полиция.
— Полиция?! — охнула женщина, и дверь подъезда открылась.
Следователь доехал до третьего этажа на лифте. Дверь, которая была ему нужна, уже была распахнута настежь.
— Я сразу поняла, что вы ко мне! — проговорила женщина, пристально вглядываясь в лицо следователя. — Что случилось? — спросила она встревоженно.
Он окинул ее взглядом. Ни тонкие правильные черты лица ее, ни легкие волосы, казалось бы, замершие в ожидании легкого ветерка, не делали ее красавицей. И тем не менее она была настолько трогательна и мила, что Наполеонову захотелось погладить ее, как гладят птичку, маленького зверька или беззащитного ребенка. Но он вовремя напомнил себе, что он при исполнении.
— Вы Фалалеева Анна Васильевна?
— Да, это я.
— Наполеонов Александр Романович, следователь.
— Что случилось? — повторила она свой вопрос.
— Ваш муж Александр Фалалеев найден мертвым на даче.
— Не может быть! — Она сжала свои тонкие руки в кулаки так, что ногти вонзились в мякоть ладоней. Но казалось, что она не ощущает физической боли.
— Увы, — сочувственно обронил Наполеонов.
— Его застрелили?!
— Нет, ударили бутылкой по голове.
— Слава богу! — вырвалось у Анны непроизвольно.
— Что?! — изумился следователь.
— Нет, ничего, — она стала медленно сползать по стене.
Следователь подхватил ее на руки, внес в первую, попавшуюся на его пути, комнату и положил на диван. Он ринулся было искать кухню, чтобы принести ей воды. Но вдова открыла глаза:
— Простите.