Выбрать главу

— Ach Gott, — ручьи слез текли по лицу Кристины. — Какой ужас!

— Я ничего не мог поделать. Хотел выхватить у подонка винтовку и прикончить его, но даже если бы у меня хватило сил отобрать у него оружие, другие охранники тут же порешили бы и меня тоже. И я просто стоял, и брызги крови моего отца застывали на моей робе, лице и руках. Я думал только о том, что мне надо выжить ради матери и сестры.

Кристина прижала руки к животу, чтобы не броситься к возлюбленному. Ей хотелось обнять Исаака, утешить, унять его боль.

— Хорошо, что ты не подверг свою жизнь опасности.

— Еще не все кончено.

— Я спрячу тебя на чердаке, — сказала Кристина. — Но придется подождать до ночи, когда все уснут.

— Это очень опасно.

— У тебя есть другие предложения?

Он нахмурился и покачал головой.

— Если нас поймают, то обоих отправят в Дахау. Или просто пристрелят.

— Никто не узнает. Нескольким арестантам тоже удалось сбежать. Эсэсовцы решат, что ты скрылся вместе с ними, — девушка подошла к двери, толкнула ее наружу и проскользнула на улицу. Прежде чем закрыть ее, она снова заглянула в курятник. — Оставайся здесь. Я принесу тебе поесть, как только смогу.

Кристина задвинула засов и поспешила в кухню. Мать стирала, металлические тазы с горячей водой наполняли помещение паром и запахом щелока.

— Где ты была? — поинтересовалась мутти. Красными руками она терла ночную рубашку о металлическую стиральную доску. — Я думала, ты поможешь снять постельное белье.

— Извини, — Кристина старалась скрыть дрожь в голосе, — я забыла, что сегодня стирка, — она чуть было не выболтала, что ходила за петухом, но вовремя остановилась, подумав о том, с чем вернулась домой вместо этого. — Такое погожее утро. Я прогулялась вокруг квартала.

Мутти оставила рубашку и испытующе взглянула на дочь. Кристина знала, что мать не одобряет, когда она уходит на прогулки, никого не предупредив.

— После завтрака, — проговорила мама, — мне понадобится твоя помощь, — она склонилась над тазом и продолжила стирку.

— Хорошо.

Кристина медленно, чтобы не возбуждать подозрений, стала накрывать на стол, дожидаясь, пока мутти выйдет на боковой балкон развешивать стираные простыни. Стараясь не брать слишком много из опасения, что мать заметит пропажу, девушка быстро взяла ломоть хлеба со стола и вареное яйцо из кастрюльки на плите и наполнила небольшую бутылку разведенным водой козьим молоком. Завернув яйцо и хлеб в газетный лист, Кристина выскользнула в дверь кухни.

В курятнике Исаак жадно выпил молоко, тонкие белые струйки текли из уголков его рта по грязному подбородку. Он откусил хлеб, затем яйцо и остановился, заметив, что Кристина наблюдает за ним со слезами на глазах.

— Мы словно попали в кошмарный сон, — произнесла она. — Такого просто не может быть.

— Это и есть кошмарный сон, — ответил Исаак. — И пробуждение наступит еще не скоро.

Глава семнадцатая

В половине первого ночи, удостоверившись наконец, что все спят, Кристина без обуви, в одних чулках, прокралась на задний двор, открыла дверь курятника и шагнула внутрь, прищуриваясь на пышноперых кур, сидящих в темноте на высоком насесте.

— Исаак?

Он не ответил.

— Исаак! — позвала она громче.

Ответа так и не последовало. Кристина приложила руку к сердцу, чувствуя, что из ее легких словно выбили весь воздух. Исаак исчез. Первым ее побуждением было ринуться на его поиски. И вдруг он предстал перед ней, вынырнув из тени.

— Я уж испугалась, что ты ушел, — с облегчением вздохнула она.

— Пока нет. Но следовало бы. Я подвергаю тебя и всю твою семью большой опасности. Мне надо уходить.

— Но это невозможно. Если тебя поймают, то расстреляют. Кроме того, куда ты пойдешь?

— Я могу потихоньку пробраться к своему дому и укрыться на чердаке.

— И чем ты будешь питаться? Станешь захаживать в лавку за колбасой и хлебом? У тебя нет денег, одежды. А если кто-нибудь заметит тебя и донесет? К тому же в пустующих домах в вашем районе поселились эсэсовцы. Они наверняка закатывают обеды в вашей столовой.

— Отлично, — насупившись, произнес Исаак. — Я проскользну в ночи и перережу им глотки, когда они заснут.

— Глупости. Ты и мухи не обидишь, а уж убить человека и подавно не сможешь.