Я говорила ещё что-то в том же духе, успокаивая и Костю, и себя. Я пыталась, обнимая и говоря, передать ему своё тепло и надежду на лучшее. Я не знаю, сколько мы так простояли. Для нас сейчас время ничего не значило.
- Костя, пора. Домой пора. Спать. Ты еле стоишь. Я провожу тебя. А потом и сама домой пойду.
И мы медленно пошли к его дому. Костя поник. А я была для него вроде проводника.
Дома я уложила его в постель. И решила пока не уходить из-за его состояния.
- У тебя пустырник или валокордин есть? Или ты что-то другое принимаешь?
- Валокордин в холодильнике, на дверце. Принеси, пожалуйста.
- Хорошо. В воду сахар не подкинуть немного, а-то валокордин противный такой?
- Не надо. Я и так выпью.
Выпив, он спокойно лежал, смотря то на потолок, то на меня. А я сидела в кресле, не спуская с него глаз. Вскоре он заснул, дыхание его выровнялось, тело расслабилось, глаза под веками не двигались. Наконец он провалился в сон, который, надеюсь, подарит ему сил и бодрости.
Мне надоело сидеть и ничего не делать. "Почему я не взяла с собой книгу? Не думала, что останусь у него. Вот и не взяла. А прогулка плавно перешла в ночёвку". Спать совсем не хотелось. Я встала и тихонько дошла до шкафа с книгами. Долго не выбирая, взяла Виктора Гюго "Человек, который смеется". Включила бра, села обратно в кресло и принялась за чтение. Только около 01:00 у меня стали закрываться глаза, да и зевота давала о себе знать. Посмотрев на безмятежно спящего и не подающего признаков плохого самочувствия Костю последний раз, я погрузилась в сон, сначала чуткий, чтобы не пропустить каких-либо просьб Кости, но потом полностью отключилась от мира и открыла объятья сновидениям.
19 глава.
Когда я проснулась, на улице ещё было темно. Открыв глаза, я испугалась, потому что Костя смотрел на меня. Наверно, он недавно проснулся и удивился, что я сплю в кресле, которое специально придвинула к кровати. Я спала, накрывшись пледом. Поначалу было тепло и уютно, но как только я проснулась, почувствовала боль в шее, да такую, что трудно было ей пошевелить. Попробовала повернуть её в разные стороны, но от боли, пронзившей все шейные позвонки, издала тихий стон. Костя сразу же спросил меня:
- Ты плохо выглядишь. Что случилось?
- Шея болит. Надеюсь, скоро отпустит.
- Надо было тебе кресло разобрать.
- Ну... Вот так уж получилось. Заснула под книгу. А ты давно не спишь?
- Нет. Совсем недавно проснулся.
- Как себя чувствуешь? Лучше стало?
- Лучше. Спасибо, что осталась у меня. Мне так спокойней и не так одиноко. Альберта нет. Вот мне хуже и становится.
Что я могла на это ответить? От любви Кости к сыну, совмещающую в себе материнские и отцовские чувства, мне стало легко на душе, отчего я заулыбалась. Мне почему-то вспомнился случай из моего детства, когда мы с Гришей (ему было 5, а мне - 3) взобрались на кухонный стол, на котором в большой железной деже лежало поднимающееся тесто. Что мы только с этим тестом не делали: и лепили фигурки, и бросались им в друг друга, и умудрились в нём искупаться. А когда на кухню зашла мама, увидела двух измазанных в тесте чертёнков, которые смеялись, кто кого громче. Сначала мама хотела нас хорошенько отругать, но увидев, как мы сидим и улыбаемся, сама тоже расхохоталась. Мама понимала, что мы ещё дети. Поэтому старалась поменьше нас ругать. Вспомнив всё это, я рассмеялась, совершенно забыв, что рядом со мной Костя. Чтобы он не обиделся, я рассказала ему обо мне с Гришей. Мы ещё раз вместе улыбнулись, а потом я разобрала кресло, чтобы не мучить больше шею и нормально поспать. Но так и не смогла заснуть. Я подняла голову, чтобы посмотреть, спит ли Костя. Он тоже не спал. Надоело лежать молча, и я спросила:
- Можно я возьму у тебя книгу "Человек, который смеется" почитать?
- Бери, конечно, Оленька. Что тебе из книг нужно, что нравится или по программе школьной задали. У меня, как видишь много классики и философии. По философии есть очень серьёзные книги. Эти книги тебе рано.
- Хорошо. Буду знать. Но сейчас меня больше интересует классика. Санд, Гюго, Золя, Чехов, Тургенев... Представляешь, как было скучно и пусто без книг?
- Да. Ведь, не зря же кто-то сказал: "Без книг пуста человеческая жизнь. Книга не только наш друг, но и наш постоянный вечный спутник".
- Хорошие книги - это счастье. Но я не вношу сюда книги-пустышки, лёгкие книги, которые читаешь и ничего серьёзного в них не находишь. Я редко такое читаю. А если и бывает, то только по ошибке.
- Например, какую из таких ты прочитала?
- "Эммануэль" Эммануэль Арсан. Прочитала и забыла. По-моему, это совершенно безнравственно и неинтересно. Но зато, прочитав её, я поняла, насколько русская и зарубежная классика прекрасна. И, скажу честно, мне тогда даже стало немного стыдно в душе за себя. У меня было чувство, что я предала всех любимых мною писателей.
- Я что-то припоминаю насчет "Эммануэль". Моя тётя, которая в Москве, читала это великое произведение, - сказал Костя и показал пальцами знак кавычек. - Она мне даже его кратко пересказала, когда я повзрослел. Ире было лет 15, когда она это прочла. И, как я понял, ей понравилась книга в том возрасте. После её пересказа я пытался объяснить ей, насколько эта книга плоха, особенно для молоденьких, зеленых ещё девушек. Она успокоила меня, сказав, что не воспринимала книгу, как и остальные, близко к сердцу, что глубоко её не анализировала и не пыталась жить её главными мыслями.
- Короче, она читала книги для развлечения. Не более.
- Ира редко читала. Больше любила слушать музыку и гулять. На книгах не зацикливалась.
- Каждому своё. Кто-то любит готовить, кто-то - читать, кто-то вышивать, кто-то - быть зрителем, - перечислила я с улыбкой.
- Это точно. Но то, что ты любишь читать - замечательно. Библиофилы становятся редкостью.
- Спасибо, конечно. Но в последнее время я часто замечаю за собой, что не иду с книгой по жизни, а иду в книгу от жизни. И ничего с собой поделать не могу. А, может, не хочу?..
Я ждала, что же мне на это ответит Костя, но он лежал, смотря перед собой, и на лбу у него в виде морщин начали проступать неизвестные мне мысли. Он не торопился поделиться этими мыслями со мной. Я легла на спину, положив под шею руки. Закрыла глаза и лежала спокойно, представляя, как Альберт спит, наигравшись с бабушкой. Я представила его довольное личико, умиротворенное, по-детски непринужденное, и сама блаженно заулыбалась. И внутри у меня всё улыбалось и светилось. Я не хотела думать о том, что попрощалась с ним надолго. Просто погрузилась в радость; ничего не слышала и не ощущала постороннего. Многие бы поняли моё глубочайшее удивление, когда я через несколько минут открыла глаза и увидела, как стоя на коленях около кресла, Костя смотрел на меня, смотрел серьёзно и вдумчиво. Не знаю, что его поразило в моём лице, но улыбка моя моментально исчезла. Костя продолжал на меня смотреть. Я в свою очередь также серьёзно смотрела на него. Шёл перекрёстный обмен взглядами, словно мы пытались понять друг друга без слов. Но я долго не выдержала. И Костя нарушил затянувшееся молчание:
- Скажи, о чём ты думала, когда улыбалась.
- Я вспоминала лицо маленького ангелочка, по которому скучаю.
- Ты долго улыбалась... А я смотрел на твою загадочную, нежную улыбку. Мне не хотелось тебя спугнуть, потому что тогда бы твоё лицо оживилось и пропало бы это выражение. Если бы знала, как я хотел вникнуть в мысль, оставленную в улыбке и закрытых глазах... Узнай Альберт, что ты с такой улыбкой вспоминаешь о нём, он бы тоже обрадовался.
Я не знала, что ответить. Пришлось выдавить улыбку, пряча в душе волнение, которое мне пришлось испытать, когда Костя говорил мне о моём выражении лица. Меня начало тревожить то, что Костя так стремится прочесть мои мысли. А этот взгляд? Долгий, пронизывающий. Как всё это понимать?..
20 глава.
Когда я открыла глаза, за занавеской ярко светило солнце, проникая длинными лучами в комнату. Я встала и подошла к часам, висевшим над шкафом с книгами. Было 10 часов. Кости в комнате не было, но я не торопилась идти к нему. Ночь со странным, волнующим взглядом запутала меня. Ещё немного побыв в комнате, я, всё-таки, вышла в коридор и сразу зашла в ванну, чтобы умыться и придти в себя. Я не хотела, чтобы Костя видел моё волнение и потерянность, чтобы понял, что я его иногда боюсь и не понимаю. Умывшись, я посмотрела на себя в зеркало: глаза уставшие, грустные, в них непонятный огонёк; длинные темно-каштановые волосы ещё больше подчеркивают бледность лица и губ. Я не могу дальше себя рассматривать, меня пугает своё отражение. Присев на край ванны, я испуганно озираюсь по сторонам и думаю: