Она не могла забыть, что Джон Блэкберн ошибался по крайней мере еще в одном деле, касавшемся ее матери.
– Ты никогда не видела их вместе. Я имею в виду Констанс и Джона Блэкберна. Они были очень близки. И очень любили друг друга. Блэкберн любил ее больше, чем Фрэнси. Я-то думала, что тут удивительного, ведь это дед с внучкой, а оказывается, вон оно что… Она его дочь, это точно. И сестра Фрэнси – точно так же, как и твоя сестра.
– Кто бы ни был отец Констанс, я ничем не могу ей помочь. Мое присутствие только все осложняет. Пора мне, пожалуй, уезжать.
Томазина встала и уже направилась к двери, как Марджори остановила ее вопросом:
– Томазина Стрэнджейс, ты любишь моего сына?
– Очень люблю, только он меня не любит.
– Любит. Он просто боится, вдруг ты его не любишь. В последнее время, мне кажется, он решил, что женщинам вообще нельзя доверять. Он даже во мне усомнился, но это не имеет к тебе ни малейшего отношения.
– Спасибо.
Она была очень благодарна миссис Марджори за ее желание помочь ей, однако с Ником женщины слишком часто играли всякие шутки, и она не верила, что даже объединившись с его матерью, сможет что-нибудь изменить.
Марджори вздохнула.
– Ну что ж… Я хотела как лучше.
Томазина вернулась в свою комнату, желая как можно скорее покинуть Кэтшолм, – во всяком случае, до возвращения Ника. Она принялась складывать вещи и попросила принести ей ужин, чтобы не встречаться с остальными обитателями господского дома. Когда все было готово, она съела то, что ей прислал повар Джеймс.
Поев и выпив вина, Томазина начала безудержно зевать, и ей ничего не оставалось, как лечь в постель.
Ей приснилось, что она больна и кто-то пришел раздеть ее. Она не сопротивлялась, и даже когда кто-то втер ей в кожу какую-то мазь, не испугалась. Оставшись одна, она испытала что-то странное в тех местах, которых касались чужие руки. Легкое покалывание на лбу и под мышками немного испугало ее. Ей были знакомы теперешние ощущения, но она сама не знала, почему.
Сбросив с себя одеяло, которым ее накрыли, Томазина попыталась встать. До нее донесся шум со двора. Это обитатели Кэтшолма собирались в церковь. Томазина хотела подойти к окну и позвать на помощь, но едва встав на ноги, чуть не упала.
Сердце у нее стучало как бешеное – поначалу, а потом она и вовсе перестала его слышать. Томазина испугалась, как бы оно не остановилось. У нее кружилась голова и, добравшись до двери, она никак не могла ухватиться за ручку, которая ускользала от нее как живая. Наконец Томазина открыла дверь и оказалась на балконе.
Во дворе никого не было. Она стояла одна как раз на том месте, откуда когда-то упала ее мать. Томазина прижалась спиной к стене и стала потихоньку двигаться к лестнице. Если ей удастся удержаться на ногах, тогда все будет в порядке.
Томазина уцепилась за эту мысль, хотя голова стала ей отказывать и в глазах помутилось. Она дрожала всем телом от страха, переступая со ступени на ступень. С каждой следующей она была ближе к безопасности, но ставя ногу на нижнюю ступень, каждый раз ощущала отвратительный страх, словно падала в пропасть.
Теряя сознание, она чувствовала, какой горячей стала ее кожа, как звенит у нее в ушах и пересохло во рту. Она попыталась сесть на ступеньку, чтобы остановить кружение, и плюхнулась вниз, не понимая, то ли она летит вверх, то ли падает в бездну.
Больше Томазина ничего не помнила.
15
Сначала Ник услышал тишину.
Три дня, не давая отдыха своему коню, он мчался домой, предвкушая, как его будут встречать. А тут даже привратника нет на месте! Ник спешился во дворе и позвал конюха, но никто не откликнулся.
Он вспомнил, что его угораздило вернуться в воскресенье, но испокон веку такого не было, чтобы в воскресенье абсолютно все обитатели Кэтшолма отправлялись в церковь! Конечно, в церковь ходить надо, но не по принуждению же!
Он еще раз огляделся. Никого. Посмотрел в сторону дома и увидел на лестнице неподвижную фигуру.
Нику показалось, что его ударили ножом в грудь. Он не мог ошибиться. Черные волосы. Бледное запрокинутое лицо. Томазина лежала на предпоследней ступеньке совершенно неподвижно, и Ник подумал, что она упала с балкона.
Он хотел бежать к ней, но ноги словно приросли к земле. Неужели случилось то, чего он больше всего боялся? Томазина мертва и навсегда потеряна для него? С этим он не мог смириться.
Напуганный тем, что он, вероятно, вернулся слишком поздно, Ник бегом пересек двор и опустился на колени возле Томазины, после чего снял кожаные перчатки и коснулся ее шеи. Поначалу он не мог сообразить, то ли жилка слабо бьется у него под рукой, то ли это у него дрожат пальцы.
– Ради Бога, Томазина, не умирай! Я тебя люблю!
Испугавшись, что он слишком долго тянул со своим признанием, Ник во что бы то ни стало захотел, чтобы она узнала, как сильно он ее любит… не представляет себе жизни без нее.
Вдруг он почувствовал, что на ее шее запульсировала жилка, и с облегчением вздохнул. Она жива, и Бог не позволит ей умереть!
Он легонько провел рукой по ее телу. Никаких ран не было. Томазина оделась, словно готовилась к выходу… только шнуровка почему-то распущена. Это облегчило Нику осмотр. Все равно ни ран, ни ушибов. Только кожа горячая и сухая. Даже вроде покрасневшая. Ник поднял ей веко. Зрачок расширен. Она без сознания. Чем-то опоена.
Ник осторожно поднял ее и понес в ее комнату. Томазина пошевелилась.
– Падаю… – шепнула она.
– Ничего. Теперь все будет в порядке.
– Я падаю…
Она всхлипнула и опять затихла.
Ник остановился на полдороге и заглянул ей в лицо. Томазина спала. У него не было ни малейшего сомнения, что она стала жертвой каких-то снадобий ее матери. Наверняка они описаны на пропавших страницах. Тот, кто засунул одну страницу Редиху за пазуху, покусился и на жизнь Томазины.
Ник решил защищать ее, чего бы это ему ни стоило. Значит, они теперь хотят добраться до нее… В Лондоне он точно узнал, что Томазина не принимала участия в опытах своей матери. Она даже разгромила кладовую Лавинии. Еще не успело остыть тело матери, как она все разорвала и разбила. Как жаль, что она не сожгла книгу Лавинии!
Ник положил свою драгоценную ношу на кровать и осмотрелся. Комод был сдвинут в сторону. Значит, любой мог войти и выйти.
Неужели ее хотели заставить броситься с балкона, пока она была под действием зелья? Ник попытался вспомнить, что там по описанию должно быть. Видения. Возможен даже смертельный исход. Неужели кому-то понадобилось, чтобы она, вообразив, будто летит, разбилась насмерть? Или чтобы привыкла к яду? Так или иначе, но зачем было ее убивать?! Ник боялся не угадать врага Томазины, поэтому решил забрать ее к себе ради ее безопасности. У него в доме до нее никто не доберется!
Ник нашел шаль, завернул в нее Томазину и понес вниз. Пока он добрался до деревни, из церкви вернулись его мать и Иокаста. Томазина к тому времени уже лежала в постели, а Ник наливал себе крепкого эля.
– Наконец-то ты вернулся, – сказала Марджори.
Иокаста бросилась ему на шею, крича, что в церкви впервые были все от мала до велика.
– Господин Фейн чуть в обморок не упал!
– Жаль, что ты поздно вернулся, – заметила Марджори. – Томазины в церкви не было. Наверное, она уехала из Кэтшолма.
– Да?
– Она собиралась. И даже попрощалась со мной вчера.
Ник отпустил дочь.
– Пойди посмотри, не снесли ли курочки еще яичек.
Марджори перепугалась.
– С ней что-то случилось? – шепотом спросила она, когда Иокаста ушла.
– Садись, мама. – Он подвинул ей лучшее кресло, после чего коротко рассказал, в каком состоянии он нашел Томазину. – Я принес ее к нам. Она спит наверху. Кто-то попытался… уж не знаю что.
– Но она хотела уехать до твоего возвращения, потому что не рассчитывала на твое хорошее отношение к ней.