Ник моргнул и ничего не ответил.
– Кому, скажи на милость, нужна ее смерть. Мы должны это узнать.
– Кому – это понятно. Слишком много тайн стало ей известно, о которых в Кэтшолме не хотели бы говорить.
– Ты имеешь в виду то, что миссис Фрэнси выпалила, рассердившись на Майлса Лэтама? Томазина мне рассказала. А миссис Констанс, оказывается, обо всем знала раньше, даже до письма.
– Томазина его нашла?
– Нет. Миссис Фрэнси нашла.
Марджори рассказала Нику обо всем, чего он еще не знал.
– Значит, Фрэнси нашла письмо Лавинии. Интересно…
Марджори поднялась, подошла к сыну и взяла его руки в свои.
– Ты думаешь, это миссис Фрэнси?..
– Не знаю. Она зачем-то отослала меня в Лондон. Хотела удостовериться, что Лавиния умерла. Но ведь никто же в этом не сомневался!
– Зря съездил?
– Не совсем.
Теперь он знал Томазину гораздо лучше – благодаря юной дочке аптекаря.
Сначала Томазина не поняла, где она. Какие-то звуки проникали в ее затуманенное сознание. Вот петух. Потом копыта лошади. Телега. Гуси. Детский плач. Пес. Она подскочила и села в постели. Она в Гордиче. А как она тут оказалась?
– Выпьешь ячменного отвара?
Томазина повернула голову, отчего она тут же закружилась, и увидела Ника, державшего в руках кружку.
– Ячменного отвара? – переспросила она.
– Матушка рассказывала, что ты ей всегда помогала варить похлебку, когда была маленькой. Собирала ячмень, варила его и добавляла все, что было под рукой. Это то же самое, только с медом. Тебе нужны силы.
Томазина отпила, не понимая, почему Ник сидит возле ее кровати, да еще не сводит с нее глаз.
– Я помню. Если ячменный отвар подержать, то из него получится пиво. – У нее заболела голова и сердце застучало так, словно она долго бежала. – Я болела?
– Вроде того. Матушка сейчас принесет тебе хлеб с сыром.
– Как я здесь оказалась? Давно я?..
– Вчера я нашел тебя без сознания на последней ступеньке лестницы и принес сюда.
Томазина чуть не уронила кружку.
– Что ты помнишь? Что с тобой было?
– Ужасные сны, – ответила Томазина, с трудом подбирая слова. – В одном я плясала, но ноги меня не слушались. – Она нахмурилась, не в силах передать испугавшие ее ощущения. – Потом я поднялась в небо и летала как птица. Меня держала какая-то неведомая сила, а после этого я стала падать…
– Отдыхай, – сказал Ник, беря у нее кружку. – Мы еще успеем поговорить.
Томазина хотела было возразить, но подумала, что он прав. У нее уже совсем не осталось сил, и она опять заснула.
Когда она открыла глаза, рядом с ней сидела Марджори.
– Ник меня спас?
– Похоже.
Ник ее ненавидел. Он ей не верил. В смятении Томазина старалась найти слова, чтобы спросить о чем-то очень важном, но Марджори было некогда.
– Пойду присмотрю за похлебкой.
Через несколько мгновений Томазина услыхала шаги Ника, а потом появился и он сам, заняв все свободное пространство в маленькой комнатке.
– Это твоя кровать? – спросила Томазина.
– Да.
Она расплакалась, удивив Ника и удивившись сама.
Ник обнял ее и стал шептать ей на ухо всякие чудесные слова.
– Я бы не пережил, если бы с тобой что-нибудь случилось.
Томазина расплакалась еще горше, и прошло довольно много времени, прежде чем слезы перестали литься у нее из глаз и она обрела способность слушать.
– Кто-то покушался на тебя, поэтому ты должна мне рассказать все, что помнишь.
Томазина постаралась припомнить случившееся до малейших подробностей.
– Кто тебя растирал?
– Не знаю.
– Все ясно. Что-то подсыпали тебе в вино за ужином, а потом использовали записи твоей матери, чтобы чем-то затуманить тебе мозги. На тебе нет ни синяков, ни царапин, значит, ты все-таки сама спустилась по лестнице, а потом потеряла сознание.
– Кто-то был на балконе.
– После того как все ушли в церковь?
Ник отодвинулся, чтобы заглянуть ей в лицо. Она помедлила, радуясь, что он не выпускает ее руку из своей.
– Наверное, мне приснилось, но мне показалось, что там кто-то стоит и смотрит на меня, когда я уже лежала на ступеньках.
Она постаралась еще напрячь память, но безрезультатно.
– Кто, Томазина?! Кто приходил к тебе?
– Не знаю.
– Кто-то в плаще с маской Смерти вместо лица?
Томазина не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться, потому что не поняла, шутит Ник или издевается над ней.
– Я тебя не виню за то, что ты мне не веришь. Этот человек должен был прийти потайным ходом, потому что дверь была закрыта.
Ник поежился и встал, опершись одной рукой о стену над ней.
– Потайной ход был открыт, это несомненно, человеком, который хранит остальные страницы из книги твоей матери.
– Я везде их искала. И мамино письмо тоже. Тебе миссис Марджори рассказала, что Фрэнси его нашла?
– Да. Ты действительно везде смотрела?
– Во всех комнатах. – Она покраснела, вспомнив сцену в спальне Майлса. – Я даже помешала любовному свиданию Фрэнси и Майлса.
– А… Теперь понятно.
– Что понятно?
Он отвернулся, словно его что-то очень заинтересовало на другой стене.
– Понятно, почему ты такая выскочила из его спальни.
– А почему же еще? – У нее округлились глаза от догадки. – О нет, Ник, нет, нет! Ни за что!
– Теперь знаю.
– Знаешь? Что?
Он придвинулся к ней поближе и улыбнулся.
– Томазина, я был в Лондоне. Теперь я знаю, как ты там жила. Кому угодно могла понадобиться книга твоей матери, но только не тебе.
Томазина, ничего не понимая, уставилась на него.
– Ты мне веришь только потому, что расспрашивал обо мне чужих людей?
Ей стало больно и обидно до слез.
– Ну же, Томазина, не плачь, ты не понимаешь. Я…
– Я все понимаю. – «Какая горькая правда», – подумала она. – Где ты собираешься сегодня спать?
– В своей постели.
– И тебе нужно мое тело?
– Томазина, ты же знаешь, но если…
– Ага, теперь я поняла. Поначалу ты хотел меня, потому что не мог превозмочь страсть к моей матери. Ведь у меня ее тело. Ты сам это говорил, и тебя это возбуждало. Я была нужна тебе вместо нее, а теперь я стала предпочтительнее, потому что я не ведьма. Слабенькое утешение!
– Томазина, я…
Она отвернулась к стенке.
– Уйди, Ник.
– Но…
Вернулась Марджори, и он замолчал.
– Оставь ее, сынок. Дай ей время прийти в себя.
– Он ушел?
Она ощущала одновременно облегчение и разочарование, а когда отчаяние готово было поглотить ее, на помощь пришла Марджори:
– Ненадолго. Поворачивайся и ешь.
Она принесла обещанный Ником сыр и черный хлеб, который Томазина очень любила в детстве.
– Мы поговорим завтра, – сказала Марджори, когда с хлебом и сыром было покончено. – Ник тебя не побеспокоит, ведь рядом Иокаста.
– Когда-то я готова была принять его на любых условиях, но с тех пор столько всего случилось… – прошептала Томазина. – Я не уверена, что смогу жить, постоянно одергивая себя, как бы он не подумал, что я дочь моей матери. Если он верит только чужим людям, как я могу надеяться, что он опять не заподозрит меня в чем-нибудь?
У Марджори не было ответа на этот вопрос, и она ушла, посоветовав Томазине еще поспать.
Когда Ник вернулся вечером, первое, что он услышал, – это смех его дочери. Она и Томазина сидели в саду и были чем-то очень заняты, поэтому не заметили его.
Ника это обрадовало так же сильно, как раньше огорчало, потому что он получил возможность понаблюдать за любимыми без помех. Томазина держала в руках палочку, которой выводила на земле буквы. Девочка смеялась потому, что в странных знаках, нарисованных Томазиной, видела что-то интересное.
– Змея! – воскликнула она, показывая на «S». Томазина вывела еще «Т» и «А».
– Все вместе они читаются как IOKASTA. Ну, давай! Попробуй сама.
Томазина дала ей палочку, и Иокаста, высунув от старания язык, тоже стала писать на земле.