— Да понял я. Я ее пытался выкрасть перед свадьбой ихней, — вздохнул Прохоров. — Токмо она мне сказала, что нищим я ей не нужон.
— А ты чего? — сочувственно тявкнул Валерон.
— Чего-чего. Дурак был. Сказал, что она пожалеет. А она так противненько захихикала и грит, что пожалеет, рази что, ежели я вдруг дворянство получу.
— Хоть понятно стало, зачем оно тебе.
— Не, — запротестовал Прохоров. — Это ужо из принципу. Настасья мне теперя и даром не надобна. Гнилая она, как брательник. Два сапога они пара. Батя меня, мож, и не выгнал бы, ежели не Митька, потому как хоть и сродство у него к Кузнечному делу, но он ленивый, а я нет. И у меня сродство к Воздуху и Огню есть. А недавно еще и к Природе получил. А у Митьки со стихиями пусто. Так что… — Он махнул рукой. — Все. Отболело. Противно токмо видеть их. И мамане я обещал, что не трону Митьку-то, когда она еще жива была. Она батю упрашивала, чтоб не гнал меня, да тот ни в какую. Мож, тута он и прав: не ладили мы с Митькой. Погодки мы, и он завсегда жалился, что мне больше достается. Токмо это не так. Я всегда трудом брал, а он хитростью. Еще малой совсем был, а уже схитрить пытался и мою работу за свою выдать. А от как судьба-то повернулась: у него сродство есть, а у меня нету.
Прохоров так и нахохлился на неудобной деревянной лавочке, накрытый грустными воспоминаниями. Не знаю, стоила ли та кузня переживаний, но девица, которую я видел, — точно нет.
— Он и соврать мог, — тявкнул Валерон.
— Да кто ж в таком деле врать будет? — возмутился Прохоров.
— Тот, кто хочет подгрести все себе? — предположил я. — У него это сродство где-то записано? Бумага есть?
— Зачем нама бумага? — удивился Прохоров. — За нее же платить нужно. А свои навыки мы знаем и без бумаги.
— Свои знаете, а чужие? Ой, простота, — тявкнул Валерон. — Ниче, мы еще выведем этого типчика на чистую воду.
— У него действительно может быть сродство, — возразил я.
Прохоров-младший, конечно, мне понравился не больше, чем Валерону, но это не исключало того, что он не соврал.
— Спорим на месячную норму энергии, что сродства у него нет? — азартно предложил Валерон, от возбуждения аж подпрыгнув. Моя нога дернулась, и автомобиль притормозил, чтобы через мгновение вернуться к прежней скорости.
— А как проверите-то? — пробурчал Прохоров.
— Прямо сейчас — никак, а чуть позже уже Петя сможет, — уверенно сказал Валерон. — Врет твой брат. Нутром чую, что врет. Нет у него сродства. Петь, спорить будешь на энергию? На месяц, а лучше — на год.
Спорить на что-то с Валероном — себе дороже. Уверен, даже если я выиграю в этом, то все равно проиграю…
— Не буду. Ты слишком уверен в своих словах, значит, знаешь больше, чем говоришь. Колись давай почему. И слезь с моих колен, мешаешь управлять.
— Так холодно же, — жалобно сказал Валерон. — Поддувает иначе. Гриша, можно я на тебя пересяду?
— Можно. Ежели скажешь, почему так уверен.
Валерон оттолкнулся от моих колен и перепрыгнул к Прохорову. Автомобиль при этом чуть вильнул, я ругнулся на помощника. Но тот, проигнорировав мое возмущение, переключился на разговор с Прохоровым:
— От него вообще магией не пахнет.
— Дык магии у него и нету, сродство — енто не магия.
— Не магия, но все равно для меня любое сродство пахнет, — пояснил Валерон. — Чем их больше, тем сильнее. А от Митьки пахнет чем угодно, но не сродствами. Потом, злостью, жареными колбасками, которые он жрал на завтрак, но никаких божественных даров в нем не ощущаю.
— Мож, там совсем слабое сродство? — неуверенно предположил Прохоров.
— Сродство не может быть сильным или слабым, — менторским тоном объявил Валерон. — Оно либо есть, либо нету. Никаких полутонов. Эх, все-таки плохо ты учился в своей церковно-приходской школе.
— Тама такого не рассказывали. И я хорошо учился, — возмутился Прохоров.
Валерон, видно, сообразил, что может лишиться и этих колен с подогревом, потому что быстро поправился:
— Да, ты упорный, значит, должен был учиться хорошо. Но мне кажется, вам с учителями не повезло.
— С учителем. Он у нас один был. Но хороший человек и знающий.
Прохоров вздохнул и подбросил на руке мешочек с деньгами.
— Понимаю, мало, — поддержал его Валерон, как мог. — В следующий раз стырим больше.
— Зачем?
— Как зачем? А месть?
— Мелко это, — поморщился Прохоров. — Ежели так подумать, то мне на пользу пошло, что меня из дома выпнули-то. Помаялся скоко-то, а потом мозги на место встали. А они… Пусть живут как хотят. Я ужо сказал. Я к ним не лезу, а они пусть не лезут ко мне. Чужие они мне.