— Полетели, — согласился я. — Закупишься нужным под алхимию. Ты-то точно не забудешь.
Мы забрали из машины мой саквояж и прохоровский мешок с одним контейнером. Остальные контейнеры и подушку Валерона мы отправили в салонный ящик, на котором стоял артефактный замок. Загонять автомобиль в сарай пришлось лично, потому что защита активации двигателя тоже была на основе Живой печати и реагировала только на меня и Прохорова. Доступ остальным я давать не собирался, хотя и понимал, что это создает определенные неудобства. Но за запрошенные деньги они должны все неудобства преодолевать быстро и с песнями. И благодарить, что их настолько мало.
Глава 21
В дирижабле мы с Прохоровым заняли соседние каюты. Стюард его одежду отметил едва заметным пренебрежительным взглядом, и хотя в дальнейшем был сама любезность, мой напарник обратил на это внимание. Едва мы взлетели, он пришел ко мне и принялся возмущаться:
— Было бы с чего так важничать. Здеся не комнаты, а клетушки крошечные. Даж не развернуться никак.
— Полет в этих клетушках стоит очень и очень дорого. Такое позволить себе могут только обеспеченные люди. Ты таковым не выглядишь, уж прости, Гриша. Скорее всего, тебя приняли за моего камердинера.
— Кого?
— Это личный слуга при богатом господине. Следит за одеждой и обувью, выполняет поручения, — пояснил я, наблюдая, как вытягивается его физиономия. — Князьям он попросту положен по статусу. Но вообще, Гриша, если хочешь стать дворянином, должен соответствовать и по одежде, и по разговору.
— А че, кому и разговор мой не нравится? — возмутился он.
— Он выдает в тебе выходца из низов.
— Учиться надо, — тявкнул Валерон. — К примеру, про меня никто не скажет, что я неграмотный крестьянин.
— Агась, про тебя скажут, что ты мелкая брехливая собака, — согласился Прохоров.
— Сам ты брехливый, — обиделся Валерон. — А еще позаниматься с тобой хотел культурой речи. Теперь фиг тебе. Не хочу даже с тобой в одной комнате находиться. Пойду лучше гляну, вдруг кто злоумышляет.
— Погодь. Извиняюсь, не подумал маленько, — торопливо бросил Прохоров, но ему уже никто не ответил — Валерон ушел на дело.
— Думать надо до того, как что-то говоришь, потому что потом бывает поздно, — заметил я.
— А че он меня неграмотным крестьянином называет? Три класса у меня, как-никак.
— Потому что ты говоришь как неграмотный крестьянин. В школе тебе дали самые основы, которые ты не развиваешь. Читал бы книги — увеличивал словарный запас.
— Я и так читаю. Вона энциклопедию начал.
— На качестве твоей речи это не отразилось. Понимаешь, Гриш, впечатление создается из одежды и воспитания, по обоим этим пунктам у тебя провал.
— Ну дык одежа…
— Одежда, — поправил я. — И «ну дык» тоже убери.
— Дорогая она, — выкрутился Прохоров. — Твоя вона скоко стоит?
— Моя недорого, она вся бэушная.
— Какая?
— Бывшая в употреблении. Подержанная. Носили ее раньше. И не я. Часть купил в Дугарске. Но там задорого, потому что вариантов не было, а часть — в Гарашихе, намного дешевле.
— Подержанную и я могу, — приободрился Прохоров. — Токмо за ней следить надобно, чтоб она вот как на тебе висела-то.
— Как раз камердинеры и присматривают за этим делом.
— У тя ж нет камердинера.
Последнее слово Прохоров выговорил старательно, почти по слогам, но правильно.
— Нет, потому что я бедный дворянин. На грани выживаемости. Зато у меня есть специальный артефакт для ухода за одеждой.
— Ты ж из княжеской семьи. Как ты можешь быть бедным? — недоверчиво спросил Прохоров.
— А вот так. Мой отец женился не так, как хотела его мать, в результате с семьей разругался. Когда умер, Вороновы про нас с маменькой даже не вспомнили. По завещанию покойного князя Воронова мне достался только осколок реликвии. Ни денег, ни недвижимости.
— Осколок — это уже заявка на титул, — уверенно сказал Прохоров. — Вона сопрут у твоего родственника два куска — и будешь ты единственным претендентом. Я ж говорю, быть те князем-то. Осталось токма камердинера найти, чтобы все по правилам было. А мне, значится, одежу сменить надобно.
— Не поможет, — скептически тявкнул вернувшийся Валерон, полупроявившись прямо перед Прохоровым. — Тебя манера разговора выдает сразу. Надо учиться говорить правильно, а ты потенциальных учителей оскорбляешь.
— Ну прости, само вырвалось. Ты ж меня тож неграмотным называешь.
— Констатация факта не может быть оскорблением.