Он тронул тогда Жанку за прохладную руку.
— А ты ведь уже позабыла, что я не пью коньяк…
Обогнув невысокие кривые столбы со старой колючей проволокой, Глеб поднялся на пригорок и еще раз отметил про себя, что место для костра они тогда давным-давно выбрали для своих вылазок на реку правильное, хотя вроде особенно-то и не планировали прятаться от других. Случайным в их компании людям эта травянистая площадочка казалась неинтересной и вроде как бы стратегически невыгодной. Посторонние считали, что веселиться, сидя за невзрачным бугром около «колючки» да еще и без козырного вида на реку… оно как-то, ну в общем, неподходяще.
Такое неприглядное, на первый взгляд, местечко лишних людей не привлекало, другие отдыхающие компании размещались обычно внизу, у реки, одинаково там шумели и визжали на стандартно обжитых костровых местах. Ни разу не было случая, чтобы их уголок был занят, да и приезжали они обычно в выходные на реку раньше других. С самого утра отправлялся кто-нибудь из мужиков разжечь костер, подготовить правильные угли, поставить, при случае, воду для ухи на огонь. Так что они всегда опережали остальную отдыхающую братию.
Место было на солнечной стороне взгорка, в затишке. С первых же весенних дней они здесь без особого стеснения загорали, потом, когда начали своих детей вывозить на природу, не нужно было особенно приглядывать за ними, до глубокой воды было далеко, вообще здесь всегда было потише, без воскресного шума и гама, который обычно доносился снизу, от реки. Гораздо позже, когда в их компании стали появляться личные машины, они распробовали, как удобно почти вплотную подъезжать к старому «обжитому веками» месту для пикников. Тропинка как-то сама собой за годы проложилась такая хитрая, незаметная, от дороги прямо к этому месту между кустов… Они отдыхали, а машины рядом были, под присмотром. Обычно на обратном пути с реки шоферили женщины.
…Сушняк вокруг их кострища был весь обломан, но свежие деревья совсем нетронуты. Костер они всегда разводили на одном и том же месте, кострище заботливо обкладывали речными камнями, щербатыми кирпичами, пару-тройку которых Марек обычно прихватывал со своей вечной стройки, да и бревна для сиденья сохранились еще с тех пор, только чуть позеленели, покрошились в торцах, некоторые были уже заметно тронуты снизу гнилью, яма для мусора тоже как-то непривычно обмельчала и заросла травой… Они всегда любили посидеть аккуратно.
У других обжитых мест, внизу у реки и справа, ближе к дороге, мимо которых к своему месту поднимался по береговому склону капитан Глеб, было грязно, неприбранно. Прямо в черноту бывших костров недавние отдыхающие набросали множество белых пластиковых стаканчиков и тарелок, там же блестели смятые пивные банки, томились в старых холодных угольках не сгоревшие до конца, промокшие, смятые пачки от сигарет… Некоторое тонкие деревья у реки стояли посеченные, без верхушек, некоторые были с бессмысленной жестокостью обрублены на высоте человеческих рук.
«На таганы. Так ведь их легче рубить, даже женщинам…»
Также в мокрых кострищах светились свежие очистки от вареных яиц, кожура апельсинов, валялись огромные раздавленные бутылки из-под газировки и пива, у одного выжженного места были разбросаны останки вяленой рыбы, окуневые хребты, ребра, целая куча чешуи, все это сырое, мятое, гниющее… У крайнего костра, под большой уже неживой ольхой, валялся целый моток проволок от шампанского, ворох крупных и уже подвядших зеленых веток.
«Рубили ведь не сушняк, а живые деревья, бестолочи!»
На их место, видно, с того времени никто так больше и не приходил — битые кирпичи разбросаны, а в костре нет свежего пепла и мелких угольков. Вокруг других-то кострищ была настругана свежая зеленая кора, валялись мелкие светлые щепки. А здесь… Только белеют кучкой в стороне речные ракушки. Наверно, Маришка успела тогда их принести с реки, игралась…
Глеб начал методично ходить по поляне правильными кругами, понемногу удаляясь от разбитого унылого костра. Внезапно он оглянулся, присел у своего же следа и отодвинул ногой мокрый слой на взгорке. Когда освободившийся из-под дождевого наста сухой песок сам стал осыпаться вниз по склону, в нем мелькнули и скатились в глубокий отпечаток две крохотные белые монетки…
Капитан Глеб прислонился к дереву и перевел дыхание.