…Иногда снились белые военные мундиры, блестящие медали, усатые ухмыляющиеся лица, холодное шампанское… потом снег, потом опять дым, от которого болела голова, ломило виски и хотелось просто долго лежать с закрытыми глазами…
Глеб Никитин остановил такси у знакомой рощицы и вышел к реке.
В утреннем воздухе, застоявшемся после ночного дождя и безветрия, до него внезапно донесся запах карамели с городской кондитерской фабрики; вдалеке, выше по течению, вроде неподвижно, но с дымом над трубой, стоял на светлой воде небольшой буксир, да пока еще без пронзительных жадных криков летали низко над песком белые чайки…
Река сильно опустела за эти годы — не было видно горбатых деревянных плотов под берегом, куда-то исчезли маленькие голубые домики городских пристаней, меж которых совсем еще недавно постоянно шустрили речные трамвайчики — обычно два-три торопыги бежали по зеркалу реки в разные стороны одновременно; не тревожил сейчас прозрачную воду подъемами бревен комбинат.
В эти минуты фигура Глеба на утреннем берегу действительно была странна для любого пристального местного взгляда. Он не делал ничего по-городскому привычного, просто стоял на высоком откосе и неспешно оглядывался по сторонам.
По темному береговому песку от дальних пятиэтажек совсем недавно прошел человек с крупной и наверняка послушной собакой: две цепочки свежих ровных следов уходили далеко за поворот берега. У обрыва, на наметенном ровном участке стелилась и тут же пропадала в траве легкая цепочка мышиных отпечатков.
В больших деревьях на откосе глухо ухнуло.
«О, и вяхири еще здесь живы! Ну поздороваемся же, дикари!»
Глеб плотно сложил ладони, поднес руки ко рту, два раза подряд в ответ похоже угукнул. Крупный голубь на ольхе удивленно обернулся, услышав знакомое, переступил лапками по ветке ближе к Глебу, еще раз недоверчиво повернул головку, отозвался в ответ.
«Зачем мне опять все это? И вообще, кому-нибудь в этом городе нужны такие внезапные мысли? За прошедшие дни здесь наверняка все успокоилось, болотце только-только опять затянулось ровной тиной. Есть здравое объяснение случившемуся, никто не виноват, всем хорошо, спокойно и без моих размышлений, тем более без резких движений… И только мне кажется, что здесь что-то не так. Смогут ли они потом, пусть даже и не в эти короткие дни, меня правильно понять или обидятся и еще больше отдалятся? Или проще будет как бы нечаянно о чем-то догадаться, сказать что-нибудь вскользь и вслух, зародить сомнения — и невинно отбежать в сторонку?»
«Нет!»
Капитан Глеб выдохнул, жестко сжал губы и зашагал вдоль кромки воды. То, что с Жанкой и в этот раз случилось что-то неправильное, он понял вчера сразу, не расспрашивая подробно и без того утомленного хлопотами Виталика.
Свежий речной воздух был с утра кстати, шагалось по плотному песку в удовольствие, но Глеб изредка хмурился, вспоминая…
Их одноклассница, рыжая и большеглазая Жанка, после окончания местного текстильного института покрутилась немного около своих заботливых родителей и подалась для чего-то в Москву. Первое время до него в моря доходили слухи, что Жанка хорошо устроилась в столице, выгодно вышла замуж, живет в своем трехэтажном доме и прочее, прочее. Потом, через несколько лет, когда он вырвался в родной город повидать матушку, Виталик Панасенко подробно доложил, что вот ведь Жанка все это время обитала в хорошем особняке где-то на Рублевке (или около — никто точно тогда и не знал, да и потом они подробностей не узнали), замужем была за олигархом, хозяином известного бренда пива — «Ну, ты ведь сам понимаешь!..» Потом внезапно вернулась домой в их маленький городок («Характер-то ведь у нее с первого класса был гонористый, хлопнула дверью и все, или, может, олигарх ее сам выгнал, обменял на молодую жену?»).
Глеб Никитин еще тогда сомневался в том, чтоб Жанка сама добровольно с Рублевки — да в их поселок… Рыжая все больше таинственно молчала, смеялась, дразнила их, что, мол, не успели мужички-землячки попробовать по знакомству на халяву знаменитого пива, вроде как бы по старинной-то дружбе…
Из Москвы она привезла дочку Маришку, забавное, симпатичное и абсолютно не провинциальное существо. Капитан Глеб назвал девочку Кудряшка Мэри, и это прозвище приклеилось к ней прочно. Так звали ее и в школе, и все знакомые, да и Жанка всегда веселилась по этому поводу, обнимая ее буйные нерусские локоны…