Скафлок охотился по всей стране, один или вместе с Имриком и его свитой. Немало ветвисторогих оленей уложил его лук, немало вепрей с длинными клыками нашли смерть от его копья. Была у него и другая, более мудреная потеха — сумасшедшая погоня по лесам, по утесам за единорогами и грифонами, которых Имрик привез когда-то с края света себе на забаву.
Скафлок постиг также все повадки эльфов: их величавую походку, их бесконечные уловки, их изысканные речи. Он мог плясать нагой под звуки арф и флейт в потоках лунного света в таком же самозабвении, как самые необузданные из них. Он мог сыграть и спеть песни, чьи странные мелодии были древней, чем род людской. Он изучил скальдическое искусство до такого совершенства, что мог изъясняться стихами так же легко, как обычной речью. Он изучил все наречья Волшебной страны и три из числа людских. Он мог выбирать редчайшие яства эльфов, ему был доступен тот жидкий огонь, что тлел в подвалах замка в запечатанных, заросших паутиной бутылях, но при этом Скафлок не утратил вкуса к черным охотничьим сухарям и солонине, к диким ягодам, напоенным солнцем и дождем, и к воде из горных родников.
Едва первый пух покрыл щеки Скафлока, как он уже снискал расположение эльфийских женщин. Не ведающие страха Божьего, не обремененные детьми, эльфы не знают брачных уз, к тому же их природа такова, что их женщины более любвеобильны, а мужчины более холодны, чем это бывает у людей. Потому-то и пользовался Скафлок таким успехом и немало времени довелось ему провести в любовных утехах.
Труднейшей и самой опасной частью его выучки было постижение магического искусства. С того момента, как он смог продвинуться дальше простейших заклинаний, доступных и ребенку, Имрик взял его обучение в свои руки. Конечно, из-за своей человеческой природы и недолгого века, отпущенного ему, Скафлок не мог достичь в магии глубин, доступных его приемному отцу, но все же стал не менее сведущ, чем большинство вождей эльфийских кланов. В первую очередь он научился уклоняться от железа и избегать его, ибо присутствия железа не выносят ни эльфы, ни тролли, ни гоблины, не выносят даже упоминания о нем, даже легкого укола иголкой в крестьянском доме. И хотя Скафлоку железо не могло причинить вреда, он привык не иметь с ним дела. Затем он постиг руны, с помощью которых можно заживить рану или излечить болезнь, отвести злосчастье или навести порчу на врага. Он выучил песнопенья, которыми можно было поднять или унять бурю, вызвать урожай или недород, возбудить гнев или успокоить человеческое сердце. Он научился добывать руды неведомых человеку металлов, которые в Волшебной стране выплавляли вместо стали. Он научился окутываться тьмой как плащом или с помощью шкур оборачиваться зверем. В конце своего учения он постиг властные руны, гимны и заклинания, которые открывали будущее, позволяли вызывать мертвых и подчинять своей воле богов; но никто без крайней нужды не стал бы пользоваться этим знанием, которое могло потрясти самые основы бытия и погубить того, кто посмел бы прибегнуть к нему.
Скафлок любил спускаться к морю, он мог часами сидеть на берегу, устремив взор над беспокойной ширью к той смутной черте, где воды сходились с небесами; ему никогда не надоедал глубокий голос моря, этот язык соленых глубин и ветреных просторов, эти бесконечные смены настроения. Он происходил из рода морских бродяг, и кровь в его жилах пульсировала в такт приливам и отливам. Он беседовал с тюленями на их языке, состоящем из фырканья и лая, и чайки, кружа над его головой, своими криками сообщали ему о новостях, которые они принесли с края земли. Иногда, когда он отправлялся к морю вместе с другими воинами, из пены прибоя могли вдруг появиться русалки. Они выходили на берег, отжимая свои длинные зеленые волосы, и уж тут начиналось веселье. На ощупь влажные и прохладные, они пахли водорослями. Скафлок любил их, хотя потом долго еще ощущал на губах слабый привкус рыбы.
В свои пятнадцать лет Скафлок ростом был уже почти с Имрика, широкоплечий, смуглокожий, с длинными льняными волосами. У него было открытое, с резкими чертами, лицо, крупный улыбчивый рот и большие, широко посаженные темно-голубые глаза. Смертный, не прошедший такой школы, сказал бы, что Скафлока окутывает какая-то тайна, туманящая его глаза, которым довелось видеть то, что не дано видеть обыкновенному человеку, тайна, дающая о себе знать в его упругой, как у барса, походке.
Как-то Имрик сказал Скафлоку:
— Ты уже достаточно возмужал, чтобы получить свое собственное оружие, получше, чем мое старое, а кроме того — меня вызывает Король Эльфов. Мы отправляемся за море.