Я не могла не быть немного подавлена его отказом. Я не хотела подколоть его, а просто пошутила.
Я вздохнула, возвращаясь к своим тюльпановым луковицам.
— Пью и утопаю в жалости к себе, — сказал он через некоторое время.
— Извини? — я не была уверена, что он говорит.
Он вздохнул. — Ты спрашивала, чем я занимался весь день. Пью и утопаю в жалости к себе.
— О, — подозревала это. Я просто не ожидала, что он мне в этом признается.
— Ты удивлена? — спросил он, подняв глаза.
— Я удивлена, что ты сказал мне правду.
— Я не буду лгать тебе, Кассандра, — сказал он с такой уверенностью, что это заставило меня вздрогнуть, его глубокий голос отдался глубоко в моих костях. — Я лучше вообще не отвечу, чем солгу.
Я широко ему улыбнулась. — Мне это нравится. Я такая же. Ложь слишком сложна, чтобы ее уследить, слишком много, чтобы ее запомнить. Говоря правду, я никогда не боюсь быть непоследовательной. Нет ничего более непреложного, чем правда.
Он посмотрел на меня так, что мне стало не по себе, как будто он не был уверен, что я настоящая.
— Да, я не мог бы сказать это лучше.
Он снова повернулся, чтобы дотянуться до лампочки.
— Тебе больно? — я почти дошла до выпускного в школе медсестер; может, я смогу ему помочь.
— Что?
Я указала на ящик с лампочками. — Ты что, забавляешься лампочками, что ли?
— А, нет. Это… — он почесал бородатую челюсть рукой в перчатке, оставив немного земли в бороде. — Я показываю тебе свой хороший профиль. Я не должен подвергать тебя жалкому видению моего изуродованного лица.
— О.
Он кивнул. — Если хочешь, мы можем поменяться местами; так будет проще для нас обоих.
Нет, я не хотела меняться местами. Я хотела, чтобы он свободно показал мне свое лицо, включая левую сторону. Меня не смущали шрамы — черт, я даже находила их привлекательными. Я видела в Google, как он выглядел до аварии, весь такой опрятный и сильный, с поразительным сходством с тем темноволосым вампиром из «Баффи — истребительницы вампиров», но шрамы нисколько не умаляли его привлекательности — независимо от того, во что он верил, во что его заставляли верить. — Нет, я так не думаю. Мне нравится здесь находиться, и я действительно наслаждаюсь видом, — я покраснела от своих слов. Я не была развязной женщиной; я никогда не делала мужчинам комплиментов и не флиртовала. Черт, я даже не знала, как это делать.
Его брови нахмурились в замешательстве. Вероятно, пытаясь понять, сумасшедшая я или лгунья. Я не была ни тем, ни другим, его шрамы были поразительны, но они не умаляли его грубой, мужской красоты — по крайней мере, для меня.
Я придвинулась к нему ближе и сняла садовые перчатки. Я подняла руку и смахнула землю с его бородатой щеки.
Он напрягся, как будто был сделан из камня под моим прикосновением.
Я подняла другую руку и нежно провела кончиками пальцев по его покрытой шрамами щеке, едва касаясь, и, несмотря на его замороженное состояние, я увидела, как расширяются его зрачки. Ему понравилось, что я его коснулась.
Его небольшая реакция каким-то образом придала мне смелости, и я провела по шрамам указательным пальцем. Я провела по той, что спускалась почти прямой линией от его лба, вниз по уголку глаз, от уголка рта к подбородку. Уголок его рта слегка надулся.
— Шрамы не уродливы, — тихо прошептала я, боясь, что разрушу чары, и он отстранится, спрятавшись в своей оболочке ненависти к себе. — Ты красивый. Мне нравятся обе твои стороны, — я не сводила с него глаз, показывая ему, что мои слова были не чем иным, как правдой. Это была не жалость; это было влечение, которое я чувствовала к нему, несмотря на то, что знала, как неправильно и безнадежно чувствовать что-то к такому мужчине, как он.
— Тебе не обязательно это говорить, — прошептал он, но остался неподвижен, позволив мне провести по всем шрамам.
— Я знаю, что не говорю. Но я имею в виду каждое слово. Пожалуйста, не скрывай от меня свое лицо.
Я не поняла, что он пошевелился, пока он не провел пальцами по складке моей нижней губы. Он снял перчатки, пока я была поглощена его лицом, и он казался таким же завороженным, как и я.
Его лицо смягчилось, и впервые я увидела, насколько уязвим этот человек.
— Ты все усложняешь, — прошептал он так тихо, что я не была уверена, что это было сделано для того, чтобы я услышала.
— Что? — ответила я, затаив дыхание, когда он медленно провел пальцами взад и вперед по моей нижней губе.
— Держусь от тебя подальше.
— А что, если я не хочу, чтобы ты это делал?