Хочется курить. Легкий зуд на губах. Скорее самовнушение, но не удерживаюсь, тру пальцами. Они насквозь пропахшие никотином. Желание курить становится сильнее. Я утверждаю, что не зависим от наркотиков. Но ведь сигареты тот же наркотик. И это то, отчего я всё же не могу отказаться, как бы не внушал себе обратное.
Всё лучше, чем быть зависимым от человека.
Дверь в кабинет открывается, секретарша заходит обратно.
— Я провожу Вас, — это вежливое обращение насквозь пропитано отвращением, — до общежития. Расположитесь там, через час закончатся занятия и Ваш сосед всё расскажет о распорядках в нашем колледже.
Напрасно я надеялся избежать речей этой женщины. Фортуна перестала лизать мне зад и отвернулась.
Иду через третий этаж, к корпусу общежития. Колесики чемодана монотонно шумят, ничуть не перекрывая болтовню секретарши. Она что-то втирает мне про доброту директора, про беседы с самыми квалифицированным психологами и про групповые занятия, помогающие не сорваться вновь, не подсесть снова на наркотики.
Слушая всё это, я чувствую, как по спине бегут мурашки. Психологи, терапии — промывание мозгов. Я проходил через всё это не раз.
Господи, за что? Она ведь обещала, что мне всё расскажет сосед.
Я облегченно выдыхаю, когда мы доходим до комнаты 666A.
— Три шестерки? — усмехаюсь.
Лицо под слоем штукатурки кривится и выдает: «Мало того, что наркоман, так еще и сатанист».
Не выдерживаю и добавляю:
— А еще я расчленяю плюшевых мишек по воскресеньям, принося их в жертву богу плюша и ваты.
Открываю дверь в комнату, ожидая нечто похожее на больничную палату. Но увиденное, стоит признать, удивляет меня. Эта даже не комната, а квартира. Справа у стены стоит двуспальная кровать, накрытая черным покрывалом. Постельное под ним светло-бежевое. Впрочем, вся комната оформлена именно в таких тонах. Персикового цвета стены, светлые шторы. Мебель вся из черного дерева. Хотя бы в комнатах и самом общежитии всё оформлено со вкусом и современно, в отличие от здания самого колледжа.
Женщина за спиной продолжает мне что-то говорить про распорядок дня, про женское общежитие и про дисциплину. Поворачиваюсь и говорю:
— Меня в курс дела посвятит сосед. Можете идти, я хочу отдохнуть.
Привилегия богатых. Я могу повелевать. Не всеми. Но и этого мне достаточно. Хотя отдавать приказы мне совершенно не нравится, но в каких-то случаях это необходимо. За всё это время замечаю, что водитель не пошел следом. Вот прям душу греет тот факт, что он не видел, где я буду жить. Значит, не расскажет моим предкам, какое тут шикарное (говорю без сарказма) общежитие. Всё, что видел водитель — это дешево оформленный колледж в стиле прошлого века. И хоть этот мужик меня бесил, но врать о том, какое это прекрасное место, он точно не станет. Слишком честный человек. И слишком преданный моему отцу. Об этой преданности жалеют потом всегда. Ну как всегда… те минуты, когда жизнь покидает человека, оставляя после себя лишь холод тела, остекленевшие глаза и горький осадок.
Я вспоминаю Соню. Ее переломанное тельце, пустые глаза, белые кудри.
Прихожу в себя, когда чувствую ужасную боль в руках. Оказывается, больно мне от столешницы, края которой я сжал руками. Переворачиваю кисти ладонями вверх. Две длинные, глубокие царапины. Немного кровоточат. Боюсь представить, с какой силой сжимал несчастный стол. Похоже я инстинктивно схватился за что-то рядом стоящее, чтобы не упасть.
Ненавижу провалы в памяти. Ненавижу эти минуты забытья, когда не могу контролировать ни тело, ни сознание.
Я отхожу от стола, натыкаясь на стоящий сзади чемодан. Громко выругавшись, пинаю ни в чем не повинный предмет в сторону, достаточно сильно ушибая ногу. Ругаюсь еще громче и, чуть прихрамывая, захожу в следующую комнату. Оказывается, это кухня. Одна на две комнаты. Действительно, это место похоже больше на квартиру, чем на обычную комнатушку общежития. Прохожу через кухню, оформленную в зелено-черном. Та же мебель из черного дерева, но стены зеленые, как и люстра под светло-бежевым потолком.
Пройдя через кухню, я натыкаюсь на дверь. Дергаю ручку. Заперто. Дергаю посильнее, будто надеюсь, что от моего желания зайти замок сам по себе откроется.
Рядом с этой дверью находится еще одна. Эта открыта. Захожу вовнутрь и присвистываю. Да тут даже на каждую «квартирку» своя ванная.
— Шикардятина, — выдаю, осматривая небольшое помещение. Оно сделано скромнее остальных, но всё намного лучше, чем общий душ. Если все комнаты сделаны так хорошо, что понятно, почему в остальном колледже творится непонятно что. Часть денег, которые отстегивают богатенькие родители — и мои не исключение — ушли на общежитие, а остальное директору в карман. Неудивительно. Знакомо. Коррупция, ложь, взяточничество. Разве этим удивишь современного человека?
Прохожу к своему чемодану и достаю пачку сигарет, убранную на случай, если ко мне пристанут насчет курения. Это же интернат для наркоманов в конце концов, какая им разница, травим мы себя дальше никотином или нет. Я более чем уверен, что здесь вполне можно достать колеса, кокаин или же травку. Иначе бы половина из учащихся здесь давно сбежала бы.
Пока ищу зажигалку, слышу вдалеке трель звонка. Такой же, как и в школах, где я учился, казалось бы, так давно. До жути знакомый звук. Но во мне он не вызывает каких-то особых чувств, будь то неприязнь, злость или нечто подобное. Одним уроком больше, одним меньше. Я сижу на занятиях, я учусь. Но смысл мне развивать себя, если я давно занимаюсь саморазрушением?
Ломать — не строить. Но ломать себя оказалось не так просто, как всё думают. Сломленный. Сломанный. Но сильный. Сильный потому, что никто не должен причинить тебе боль.
Выхожу в коридор, кидая пачку с сигаретами в карман штанов. Чиркаю зажигалкой, пока осматриваюсь в поисках расписания. Общежитие разделено на две части: для парней и для девушек. Вот как раз в холле, где находится дверь, ведущая на лестницу, и висит это расписание. Подхожу к нему, отыскивая глазами свой класс. Вроде как 11 °F. Вообще система нумерации и буквенных обозначений в этом заведении мне непонятна. Моя комната 666A, а соседняя сразу же идет 606B. Скорее всего это причуды директора, либо кто-то проектировал всё здание в пьяном угаре.
Отыскиваю на заламинированном листе свой класс. Видимо помещать под стекло было небезопасно, в любой момент его могли разбить. Вот лично у меня появилось такое желание, когда я посмотрел на список занятий. Обычные предметы вроде литературы, английского языка, общей математики. А также консультация для трудных подростков, психолог раз в три дня, групповая терапия, наблюдение у нарколога.
Что за нахер?
Я чиркаю зажигалкой и подношу огонек к уголку листа. Меня останавливает чья-то холодная рука. Поворачиваюсь. Передо мной стоит мальчишка. Огромные голубые глаза, кажущиеся ярче из-за синяков под ними. Выпирающие скулы, тонкие запястья. Русые волосы, растрепанные, делающие его похожим на ангела.
Слишком милый для парня. И слишком ребенок для того, чтобы быть наркоманом.
— Не надо, сигнализация сработает.
Парень кивает на белые коробочки из пластика, прикрепленные к потолку. Холодная рука, лежащая на моем запястье, разжимается, и я убираю зажигалку в карман.
Парнишка убирает руки в рукава толстовки и ежится, будто ему холодно, хотя на этаже немного даже жарко.
— Тебе холодно? — спрашиваю, удивленно вскидывая брови.
Пожимает плечами.
— Ну, мне постоянно холодно. Почему-то, — голубоглазый дернул одним плечом, поправляя таким движением съехавшую толстовку, обнажившую его по-девчачьи тонкие ключицы. — Меня, кстати, зовут Арис.
— Ньют.
Не сдерживаю улыбку. Этот Арис мне нравится. Он похож на милого ангела, замученного земными тяготами. Немного сломленный. Но от этого не менее прекрасный.
— Арис, где тут можно покурить?
Невинные голубые глаза смотрят на меня, потом парень машет длинным рукавом серо-голубой толстовки в левую сторону, дальше по коридору мужской части общежития.