Сейчас идет третий день. Я сижу на уроках. В голове мысли, мысли, мысли… Что я чувствую вообще? Ко всем этим людям? Арис мне понравился сразу. Тереза. Она странная. Не страннее всех остальных, но всё же. Но она чем-то располагает к себе. И… мне жаль её. Она потеряла подругу. Я — первую любовь. Может, именно это стало причиной того, что мы как-то общаемся эти три дня.
Галли и Минхо. Ненавижу. Люди, которые с первого взгляда не вызывают ничего, кроме отвращения.
Томас. Господи, почему всё так сложно? Почему я то чувствую к нему отвращение, то жалость, то хочу убить, то защитить? Разве такое вообще бывает?
Слишком много вопросов. Прошло всего лишь три дня в этом колледже. А я уже хочу сбежать. Или остаться. Сбежать от проблем. Или помочь едва ли знакомым мне людям решить эти проблемы.
Сегодня я пропускаю терапию. Мне без разницы, вызовут меня к директору или нет, попадет мне или нет. Я не иду в столовую, как и после трех уроков. Кусок в глотку не лезет. Не спеша иду по корпусу, поднимаюсь по лестнице. Подхожу к своей комнате. Какое-то копошение за дверьми, чей-то крик. Тереза?
Быстро забегаю и вижу, как девушка пытается открыть дверь в комнату Томаса. Что пытаться, если раньше не получилось?
— Ньют, — брюнетка подбегает ко мне, хватает за плечи. — Он… Том… Он наглотался таблеток.
Я не знаю, каким образом, но я открываю дверь. Все действия делаю будто по наитию, совершенно автоматически. Просто выбиваю дверь плечом. Я пытался сделать это ночью, но тогда всё закончилось только ушибом. А сейчас увенчалось успехом.
Я вбегаю в комнату. Падаю перед лежащим на полу Томасом на колени. Глаза парня закрыты. Лицо белое, как мел. Пульс. Черт возьми, почему так трясутся руки. Проверяю пульс. Есть.
Тереза стоит у двери, застыв в ужасе. Вокруг Томаса валяются коробочки от таблеток. Я не рассматриваю названия, лишь кричу Терезе:
— Быстрей неси воду.
Я бью Томаса по щекам. Бесполезно. Мечусь по комнате в поисках спирта. В конце концов, должно же быть хоть что-то! Маленький пузырек с нашатырем стоит на полке с книгами. Хватаю, лью прямо на рукав своей кофты. Это всего лишь вещь, выкину.
Поворачиваю Томаса на бок, чтобы он вдруг не захлебнулся рвотой. Подставляю к носу рукав кофты. Карие глаза распахиваются. Затуманенные. Будто застеленные белой пеленой.
Я знаю, что нежелательно переносить человека с отравлением, тем более не зная точно, чего он наглотался. Но я быстро подхватываю Томаса на руки, несу в ванную, благо та находится в двух шагах.
— Томми, тошнит?
Парень мотает головой, но рот руками прикрывает. Я судорожно вспоминаю, что делать в такой ситуации. Тереза вбегает с огромной кружкой воды.
— Садись, — обхватываю своего соседа руками за пояс, усаживая прямо перед унитазом. Вот сейчас будет не самое приятное, что я делал в своей жизни. Я беру кружку из рук Терезы. Подношу к губам Томаса. Он мотает головой, бледнеет, его тянет куда-то в сторону. Одной рукой держу парня за пояс, второй насильно открываю ему рот и заставляю пить. Кареглазый морщится так, будто я вливаю ему не воду, а масло.
Когда кружка опустошена, я отдаю её девушке. Та понимает меня без слов и идет, чтобы набрать еще воды.
Томас смотрит на меня мутными глазами. Бледнеет еще больше, потом становится почти что синим.
— Я тебя удавлю в следующий раз, — с этими словами мне не остается ничего, кроме как отпустить парня. Он упирается руками в колени, сгибается пополам. Я нажимаю пальцами ему на скулы, заставляя открыть рот. И засовываю два пальца, надавливая на корень языка.
Парня рвет. Водой, какой-то смесью таблеток, еще не до конца растворившихся в желудке. Подобную процедуру нам приходится повторять еще раз шесть. Из глаз Томаса льются слезы, мне самому становится плохо от запаха желчи. Тереза терпеливо приносит кружки с водой и молчит.
Мой сосед периодически подает голос. Просит отстать от него, что ему уже лучше.
— Заткнись, иначе я тебе пальцами до желудка достану, чтоб неповадно впредь было!
Спустя почти час парень покорно пьет сладкий чай. Правда вскоре этот чай выблевывается. Потом еще кружка сладкого чая. И всё по новой. До вечера.
Я сижу на кухне. Тереза сидит с Томасом в ванной, перебирая прядки его темных и мокрых от пота волос. Ветер гуляет по комнатам, свистит. Холодно, но всё лучше, чем задохнуться не лучшей смесью запахов.
— Он заснул, — Тереза выходит из ванной, одергивая вниз толстовку, которую я ей дал, чтобы она не замерзла.
— Отнести в комнату? — я ставлю кружку с кофе на стол.
— Угу, — девушка кивает, еще больше кутаясь в вещь.
Я захожу в ванную. Томас лежит на полу, свернувшись клубком. Поднимаю его на руки и несу в свою комнату. В его комнате нам с Терезой предстоит за ночь провести полную уборку. Кладя парня на свою кровать, я тихо шепчу:
— Ну ты и доставил нам проблем, Томми. Спи.
Сквозь сон парень улыбается, и я слышу лишь тихое: «Ма».
Накрываю кареглазого одеялом и, прикрыв дверь, выхожу из комнаты. С этим парнем столько проблем. Почему-то мне кажется, что все эти проблемы постоянно будут затрагивать и меня.
========== Часть 5 ==========
Амитриптилин, герфонал, нитразепам, феварин, леривон, коаксил, ремерон — это малая часть того, что мне приходится смывать в унитаз посреди ночи. Все эти таблетки мы с Терезой находим в различных ящиках в комнате Томаса. Пластины из-под таблеток приходится упаковывать в три мусорных пакета. Как мне потом объяснила Тереза, так приходится делать и с пакетиками из-под наркотиков. Потому что раз в неделю в комнату приходит уборщица, а после неё, когда комнаты практически блестят, приходит завуч, просматривающая все вещи.
— Как же вы прячете всё? — спрашиваю я у девушки, пока та копается в столе, отыскивая тайник.
— Вот в таких местах, — с этими словами Тереза с силой бьет кулаком по перекладине под столом. Оттуда выпрыгивает небольшой ящичек. — А еще у нас есть небольшой тайник в туалете. Выкручиваемся, кто как может.
— Тут же вроде оборот этого всего, — я киваю в сторону ящика, — не контролируется.
— Ну вообще да. Но проверка обязана проходить каждую неделю. Обычно она по расписанию, чтобы мы успели спрятать всё, но первые недели лучше быть осторожным.
Под утро мы заканчиваем. На мне сказываются вторые сутки без сна, слишком насыщенные событиями дни, а также всё это окружение. Я втянут в эту жизнь с головой, я непроизвольно становлюсь своим. А также принимаю тот факт, что я действительно наркозависимый и больной.
В этом я убеждаюсь окончательно спустя неделю. Если первую неделю в колледже мы ничего не делали, то во вторую на меня и моих однокурсников сваливается неимоверный груз нужной и не очень информации. Нам зачем-то начинают рассказывать про экзамены, про наш выпускной. Учителя говорят обо всём так, будто мы самые обычные школьники. Но каждый из нас осознает, что до выпуска не доживет большая часть.
Я обвожу взглядом своих однокурсников. Вот девчонка, которая сидит на метамфетамине. У неё уже начали гнить зубы, выпадать волосы. Она почти ничего не ест, а без дозы не может прожить и дня. Вот парень, сидящий на героине. Пройдет всего несколько месяцев, и мы будем всем классом говорить фальшивые речи о том, каким хорошим он был человеком, и как горька эта утрата для всего колледжа.
Через парту от меня сидит Томас. После того инцидента, он еще три дня отлеживался. Мало с кем разговаривал, большую часть времени спал. И всего за какие-то три дня стал походить на труп. Пока не пришел Минхо. Я такую искреннюю радость видел только тогда, когда барыга кому-то отдавал дозу вдвое дешевле обычного. Отличное сравнение, Ньют, просто шикарное! Но это действительно было то самое неподдельное счастье. Зрачки расширились, сделав радужку медового цвета почти незаметной, а потрескавшиеся губы растянулись в улыбке. «Неужели это любовь?» промелькнуло у меня в голове. Эта мысль была развеяна спустя полчаса громким стоном и скрипом кровати. Тереза ведь говорила мне что-то про нимфоманию. После увиденного я понял, что Томас действительно слишком странный. Мне стоило всего лишь уйти в туалет и вернуться через пять минут, чтобы увидеть не совсем приличную картину. Не знаю, какого черта эти двое не закрыли дверь, поэтому это пришлось сделать мне. Но перед тем, как хлопнуть несчастной дверкой, я увидел, Томас стоит на кровати на коленях, голова его повернута в мою сторону. Я видел, как на подушку из приоткрытого рта текут слюни, как руки сжимают простынь, как Томас трется стоящим членом об кровать.