Среди туристов, непрерывно меняющих позиции — у ограды, напротив луны, звезд и мерцающих огней, — Ник и я остановились на середине шага и сделали то же самое, что изображено на черно-белой фотографии Роберта Дуано[60], которая украшала стены четырех из пяти комнат общежития колледжа. К тому времени когда мы выпустили друг друга из объятия-клинча, толпа рассеялась, хихикая над парочкой, которой понадобилась отдельная комната.
— Так что ты хотел сообщить мне? — спросила я, снова опираясь на его руку.
Ник слегка отодвинул меня и положил руку мне на затылок. (Я почувствовала одновременно и любопытство и неловкость, не нашел ли он песчинки на моей голове.) Потом, прижавшись щекой к моему лицу, прошептал на ухо:
— Думаю, я пытался сказать тебе — давай уйдем отсюда.
Нам пришлось около пяти минут ждать следующего лифта вниз — ноги нетерпеливо притопывали, пока мы пребывали в объятиях друг друга, — и практически бросились наперегонки через поле к автомобилю, хихикая. Вероятно, мы захватили Себастьяна врасплох: он стоял, прислонившись к «мерседесу», и курил сигарету, когда мы появились. Он резко оторвался от автомобиля и швырнул сигарету в решетку водостока. Когда водитель открывал мне дверцу, я увидела, как его брови поползли вверх в тот момент, когда он посмотрел на Ника. Я украдкой взглянула на Ника, лицо которого было непроницаемым.
— Куда теперь? — спросила я, как только мы сели в автомобиль.
— Немного прокатимся, — ответил он, обращаясь скорее к Себастьяну, чем ко мне. А потом нажал кнопку, которая подняла затемненное стекло, отделяющее передние сиденья от задних.
— Ты плохой мальчик, ты…
— Я тебе уже говорил, что ты потрясающе выглядишь сегодня? — неожиданно сказал он.
Моя рука непроизвольно начала поправлять волосы.
— О, — пробормотала я, — спасибо. Рука замерла на середине фразы, когда я почувствовала, как несколько песчинок сыплются из моих волос прямо на сиденье автомобиля. «О, это действительно до смерти сексуально», — подумала я.
Ник придвинулся ко мне и положил свою правую руку поверх моей левой.
— Не шарь руками вокруг слишком сильно, — выпалила я.
— Что?
— Гм, профессиональная вредность… песчаная буря на показе у «Диора» сегодня.
Ник засмеялся. Тем низким, сексуальным удовлетворенным смехом, который, казалось, рождается где-то в глубине его тела, вызывая появление ямочек на щеках, что делало его совершенно неотразимым. И что означало, что я просто не могу совладать с собой. Девушка, которая никогда не делала шага первой, — решилась поцеловать сама.
Когда мне удалось восстановить дыхание (а пока я занималась этим, подумала, что должна дать Нику возможность преодолеть шок, вызванный моей внезапной агрессией), я сползла назад на мягкое кожаное сиденье и внимательно посмотрела на моего мужчину. Или все-таки этого мужчину? Конечно, я не хотела преждевременно выступать собственницей. Я почувствовала, как глубокий кроваво-красный поток, зародившийся в глубине моего живота, начал распространяться наружу, заливая всю поверхность кожи…
— Куда мы едем, между прочим? — заставила я себя задать вопрос. Это дало мне возможность отвернуться от Ника и проверить свое отражение в окне. О'кей, губная помада не слишком смазана, на зубах ничего, а цвет лица ближе к персиковому, чем к свекольно-красному. Уф-ф!
— Катаемся кругами, — вполголоса пояснил Ник.
— Что такое? — Я повернулась назад, готовая улыбнуться.
Он сгорбился на сиденье, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. Знал, что я смотрю на него, но не изменил позу, продолжал сидеть так, похожий на вечное изваяние. Наконец подался вперед и постучал по перегородке:
— La maison[61], Себастьян.
Я продолжала безучастно смотреть на него. Ник не повернулся ко мне.
— Нам нужно серьезно поговорить, — произнес он, по-прежнему глядя перед собой. Слова повисли в воздухе, как облачко мускусных духов, интенсивных сначала, а затем медленно удушающих. Уверена: если бы у меня была возможность сделать краткий опрос всех моих подруг в тот момент, они бы единодушно и независимо заявили, что эти четыре коротких слова предвещали очень плохие вещи. Хотя подозреваю, что наиболее циничные добавили бы при этом про себя, что и три коротких слова тоже редко приводят к чему-нибудь хорошему.
Сердце заколотилось, и дернулся правый глаз — все пошло снова, как заведенные часы, — я напряженно сидела на своей стороне заднего сиденья, закусив внутренние стороны щек, чтобы предотвратить собственную попытку нарушить неловкое молчание, в то время как хотелось сказать что-нибудь неподходящее или совсем неуместное.