Славься Царица, Матушка милосердия — совсем как на острове Мэн во время медового месяца, — Жизнь Наша, Отрада и Надежда Наша — мы тогда красного лангуста на завтрак съели, и я думала, что у меня кусок желудка оторвется, — к Тебе взываем в изгнании, чадаевы, Иисус, Мария и Иосиф, а тут еще чашка чая, — к Тебе воздыхаем, да ветчина, стеная и плача, — о, Агнец Божий, да доживу ли я до конца всего этого? — в этой долине слез. О Заступенница наша! Тот мужчина на пароходе сказал, надо солод глотать, — к нам устреми Твоего милосердечия взоры, — а в отеле, наверху, мне уйдиколону дали, — и Иесуса, благословенный плод черева Твоего, — конечное дело, ничего уже не осталось, разве со стенок чего соскребется. О кротость, о милость, — а ко всему в придачу, Микки не знал, как это делается, — о отрада, Дева Мария[46]. Никогда мне того медового месяца не забыть, да и нынешнего дня тоже.
— Моли о нас, — вскричала миссис О’Каллахан, — Пресвятая Богородица!
А Микки ответил обморочно и машинально:
— Да удостоимся исполнения Христовых обещаний[47].
У Ленаханова Креста нашу троицу нагнали ученики, плывшие, маша веслами, в гальванизированной ванночке. Мистер Уайт увидел их краем глаза и решил, что будет думать только о них.
Не думай о воде — и о бочках, как они кружатся, — и о берегах, нет, нет. О чем-нибудь другом, о чем угодно. О людях в ванночке. А чего о них думать? Зачем они за нами плывут? (Это верхний отдел желудка. Нет. Зажмурься.) Как, черт побери, эти люди сообщаются друг с другом? В Ирландии всего-то четыре телефона и три радиоприемника, их для приличной связи не хватит. Но ведь они же всегда все знают. Во время войны батраки фермы рассказывали нам о парашютистах задолго до радио. Может они дымовые сигналы друг другу подают? Бьют в барабаны? Так ты их не слышал. Или старухи забираются не вершины гор и машут оттуда красными нижними юбками? Семафоры? Возможно, внечувственное восприятие. Почтовые голуби, из которых лучи исходят? (Даже когда в желудке ни черта не остается, лучше тебе не становится. Говорят, от этого не умирают. А я бы, пожалуй, и с удовольствием. Быть может, человеку перед смертью становится так худо, что он ей даже радуется. Не думай об этом.) О чем-нибудь радостном, веселом, о чем-нибудь… О Боже, теперь она литанию завела.
Да, миссис О’Каллахан завела Литанию Пресвятой Деве, а истинно верующие, большую часть коих тоже рвало — из солидарности, — негромко вторили ей в басовом регистре.
— Дух Святой, Боже,
— Помилуй нас.
— …Матерь прелюбимая,
— Молись о нас.
— …Источник нашей радости,
— Молись о нас.
— …Святыня Духа Святого,
— Молись о нас.
— Святыня Божьей славы,
— Молись о нас.
— Святыня глубокой набожности,
— Молись о нас.
— Хранилище Завета…
Хранилище, святыня, источник радости. О Господи, похоже, меня сейчас опять вырвет. Думай. Думай. О том, что делать дальше. О том, как доплыть до берега. О том, когда спадет наводнение. О чем угодно. Только не о, не о, не о… Как бы не так.
— Болящим исцеление,
— Молись о нас.
— Скорбящим утешение,
— Молись о нас.
Вот ведь хочется же помереть, а не получается.
В Бримстауне отряд Гражданской гвардии пальнул поверх их голов, — а они и не заметили.
На далеких берегах объявились толпы людей, бежавших вровень с ними.
Пошел дождь.
Глава XXVII
Расстояние от Кашелмора до Дублина составляет тридцать миль — это по дороге, а по реке все пятьдесят. Ковчег отплыл после раннего завтрака и делал, в среднем, около шести узлов. Когда наступила пора чаепития, мореплаватели оказались невдалеке от столицы.
Отрезанные от человеческого разума огромным простором воды, утомленные выпавшими на их долю испытаниями, промокшие до нитки, не евшие с самого завтрака, да и съеденное за ним отдавшие реке, оккупанты ничего не ведали о происходившем во внешнем мире.
А там происходило немало достопримечательного.
Отец Бирн, когда он добрался, наконец, до работавшего телефона, был до того разъярен происшедшим в его пастве расколом, что рассказ его клонился к некоторой гиперболичности — увы, епископ, которому он позвонил, счел эти преувеличения преуменьшениями. Епископ уже был осведомлен относительно вторжения абиссинцев, доклад о коем поступил от сержанта О’Мюрнехэйна. Получившее статус первоочередного сообщение сержанта было направлено в расположенные по пути следования захватчиков участки «Гвардии Мира» и военные казармы, и тамошний личный состав подтвердил его получение Дублину, а также распространил, устным порядком, среди окрестного населения, приведя в трепет законодательную власть и в исступление аборигенов Килдара. Эти последние, забираясь на курганы, могильные холмы, груды камней и просто первые попавшиеся насыпи, гневно передавали новость один другому посредством барабанов, дымовых сигналов, красных нижних юбок, внечувственного восприятия и иных средств связи, коими они привыкли пользоваться. Прозвучало по ходу дела и страшное слово «парашютист», — но это уж было чем-то вроде самовозгорания мысли. Один из двух аэропланов Военно-воздушных сил Ирландии пролетел над Слейном, выдерживая, чтобы не попасть под огонь абиссинских зениток, высоту в 15000 футов, — и подтвердил наличие боевых рубок. Поступали и множились сообщения о подводных лодках, парашютистах, арапах, франк-масонах, шпионах, ИРА, Ку-Клукс-Клане, мистере Уинстоне Черчилле, беглецах из сумасшедшего дома, коммунистах, атеистах, черных и желтых, оранжистах и боевом десанте эскимосов. От одних берегов Эриу до других смотрители маяков вглядывались в море, начальники вокзалов ломали головы над телеграммными бланками, сержанты «Гвардии» получали боевые комплекты, инспектора того и этого всматривались в небеса, музейные работники тащили по тайникам Конгские Кресты, католические скауты надевали портупеи, машинистки выстукивали директивы, престарелые пенсионеры прятали сберегательные книжки, биржевые спекулянты нервно теребили свои грязные мантии, и по меньшей мере десять тысяч верующих мысленно клялись себе, что напечатают, если им повезет уцелеть, в газетах благодарности Блаженному Оливеру Планкетту, Матту Талботу, Маленькому Цветочку, Святой Филомене, Святому Антонию Падуанскому, Пражскому Младенцу, Лурдской Богоматери и иным видным фигурам, слишком многочисленным, чтобы их тут упоминать.
46
Католическая молитва «Славься, Царица»: «Славься Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься. К Тебе взываем в изгнании, чада Евы, к Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слёз. О Заступница наша! К нам устреми Твоего милосердия взоры, и Иисуса, благословенный плод чрева Твоего, яви нам после этого изгнания. О кротость, о милость, о отрада, Дева Мария».
47
Из католической молитвы «Ангел Господень»: «Моли о нас, Пресвятая Богородица! Да удостоимся исполнения Христовых обещаний».