На обратном пути подъезд встретил мраком – кто-то разбил последнюю рабочую лампочку. Чиркнув крикетом, подкурил сигарету и осторожно побрел на последний этаж, жалея, что в доме Тимы не было лифта. На пролете между четвертым и пятым меня ждал Тень, сидя на ступеньках – я едва не налетел на него.
— Осторожней, — он подхватил меня под локоть.
— Нахер ты тут расселся? Я чуть лоб из-за тебя не расшиб!
— И все же ты цел, так что ротик свой прикрой, а то помогу!
— И чего ты тут ошиваешься? Не меня, часом, ждешь?
— Тебя!
Я был в хорошем подпитии - голос приобрел серьезный тон, черпая из неизвестного мне источника куда больше решительности, чем на трезвую голову. Со стороны казалось, что я и вовсе не пил, но те, кто знал мое обычное поведение, поняли бы с первого взгляда: излишний официоз и сосредоточенность – признак последней стадии опьянения, после только отключка.
— И чего тебе в квартире не сидится? — я присел на ступеньку рядом.
— Скучно.
— А мое появление сразу все изменит, прибавит веселья? Я же такой мастер-фломастер!
— Именно, — Тень перехватил мою сигарету, затягиваясь, и, прежде чем я успел возразить, добавил: — Не жадничай.
Хоть я и не видел лица Тени, но мог представить, как оно исказилось в жуткой улыбке. В качестве образа на Хэллоуин он выбрал печально известного персонажа из фильма «Ворон», и признаться, он чертовски шел ему: грим подчеркивал высокие скулы и выразительные надбровные дуги. Но верхом эстетического наслаждения были губы: чуть припухлая нижняя, приподнятые уголки.
Тень придвинулся ближе, склонив голову над моим лицом, я чувствовал его дыхание в миллиметрах от своих губ.
— Ник, ты совсем дебил или прикалываешься?
— О чем ты?
Тень выдохнул сигаретный дым, и я против воли втянул его в себя. Частичное лишение зрения придавало остроты всему происходящему.
— Все еще не понимаешь моих намерений? Тебе как ребенку разжевать или продиктовать по буквам?
Столь неожиданное откровение ничуть не удивило, я никогда осознанно не раздумывал над происходящим, но где-то внутри догадывался, что все не так просто, как кажется на первый взгляд.
— И что, хочешь сказать, что влюбился в меня? — вместо насмешки в голос будто вросли нотки тяжести, придавая вопросу куда более интимный тон.
Делает очередную тяжку и на выдохе в самые губы:
— По уши!
— Суицидник!
— Отчего же?
— Я – парень. Очнись уже.
— Мне похуй. Забей уже!
— Отлично.
— Хуично. Что скажешь?
— А должен? Я твоих чувств не разделяю, в любви в ответку признаваться не намерен.
— Я и не жду.
— Вот и славно.
Сидим, молчим, курим. Каждый в своих мыслях, но ни я, ни он не предпринимаем попытки встать и уйти. Между нами, не происходя ничего в данную секунду, все же что-то происходит, как я понял позже – внутренняя борьба с собственными желаниями и порывами. И хоть в наличии данных у Тени я не сомневался, узнав о своих, испугался, пребывая в культурном ахуе – на каком-то подсознательном уровне я чувствовал, что не хочу заканчивать этот разговор. Наверное, поэтому и продолжил.
— А ты точно уверен, что не спутал свои чувства с временным помешательством? Мы ведь даже не контактируем особо.
— Мне достаточно изредка смотреть на твою противную, вечно недовольную рожу, — как-то печально отвечает Тень.
— Я могу больше не приходить в «Легион», — зачем-то предложил я, до конца не веря, что смогу выполнить обещание.
— И зачем идти на такие жертвы?
— Чтобы помочь тебе избавиться от навязчивой идеи.
— Не веришь мне?
— Просто считаю, что она не задержится с тобой надолго. Поверь, знаю, о чем говорю, — конечно же, в мои шестнадцать у меня была не одна симпатия, но стоило объекту воздыхания скрыться с глаз – она сходила на нет.
— Эй, — на этих словах Тень перехватил мою руку, сжимая. — А если я предложу другой вариант? Если тебе так хочется чем-то пожертвовать, что не раздумывая готов отказаться от единственных друзей, может, попробуем? Никто не узнает, а я не буду навязчив, лишь позволь изредка делать это, — закончил он резко, впечатав меня, сидящего, затылком в стену, накрыл мой рот своим, жадно целуя. Холодный металл в его губе обжег кожу. Все происходило в какой-то спешке, отчего создавалось впечатление, словно за нами кто-то гонится, словно он боится не успеть, а может, считает, что я передумаю. Но я еще ничего для себя не решил, продолжая плыть по течению вместе с ним, не видя в его предложении ничего сверхъестественного и пугающего.
Его руки под толстовкой задрали футболку, холодные пальцы скользят по коже, постепенно нагреваясь. Вжимает меня в бетон, нависая всем телом, отстраняется от губ, касаясь языком места за ухом, целует, кусает мочку, зажевывая, вбирает в рот, и электричества в теле, кажется, хватит, чтобы осветить целый дом. Хочу задрать голову, подставиться под его губы, но положение настолько неудобное, что затылок уже сросся со стеной.
— Остановись… Нас может кто-нибудь увидеть, — закрываю глаза, срастаясь с тенью во всех смыслах этого слова, мои руки в его волосах, сжимают, не дают отстраниться. Не могу представить, что будет, если он послушает меня и отринет, остановится, перегорит.
Но Тень даже не собирается выполнять мою просьбу. Касается нежной кожи на шее – несколько секунд сладкого вакуума, уверен, позже на том месте обнаружится алый засос. И, возможно, не один.
— Если будешь вести себя тихо, никто не высунется из квартир. Время видел?
— Но я же высунулся и ты тоже!
— Что, не хватает камер и зрителей? Непривычно сосаться с парнем по углам, пока никто не видит?
Во мраке не видно его лица, даже не могу представить, с каким выражением он произносит каждую фразу, но его тело, отзывающееся на мои прикосновения, вздымающаяся в глубоких вдохах грудная клетка и тяжелое сердцебиение говорят мне о многом. Камера? Да будь она здесь, все было бы куда более энергично, признайся уже! Правда, так заводит? Или хочешь и этот момент пересматривать раз за разом?
В его руках скрипит дешевый ремень в черно-белую шашку, слабеет, выпуская из захвата мои штаны, тянет вниз за собачку, расстегивая молнию.
— Ты сдурел? Что ты… — свободной рукой затыкает мой рот, целует свою ладонь, сжавшую мои губы.
— Заткнись уже и просто наслаждайся, я же обещал, что никто не узнает. Значит, так и будет!
Большим пальцем поддевает резинку трусов, и от прохладного воздуха мурашки по коже – все же на улице не летняя ночь. Убирает руку от лица и, целуя напоследок, опускается ниже, склоняясь над расстегнутыми штанами. Горячая слюна спускается на головку члена, стекает по стволу, а следом его губы обхватывают, проталкивают стояк вглубь. Насаживается ртом до упора. Чувствую его изнутри, головка проходится по небу, скользящими движениями язык двигает кожу, то спускаясь ниже, то поднимаясь выше, почти выпускает член изо рта – высшая степень удовольствия. Слишком хорошо, слишком похуй одновременно.
Кажется, я до блеска натер своей задницей грязную заплеванную ступеньку. Кажется, находиться в одежде резко стало жарко. Кажется, контроль над действиями и эмоциями мне больше не подвластен. Толкаюсь навстречу, проникая в его рот. Свисающие черные волосы щекочут; сгребая их в кулак, стягиваю чуть сильнее на затылке, ловя довольный полустон. Звон цепочек, в захвате утянул одну на затылок вместе с волосами, заставив обвить шею, натянуться, сдавить. Все-таки мазохист?
Жарко, мокро, скользко. Готов прям здесь отключиться через секунду, потому что уже на пределе, потому что все настолько кайфово, что хочется выть. В голову ударяет шальная мысль – я хочу это видеть. И сам не зная, как успел среагировать на нее так быстро, чиркаю раздобытой зажигалкой – тусклое пламя озаряет его силуэт, прикрытые веки, очерченные, втянутые скулы и его рот. Грим на нижней части лица уже не спасти. Пламя гаснет, в отличие от ощущений, секунды до финала, а внутри все кипит и дрожит, словно тело вот-вот готовится выполнить самый сумасшедший трюк: впереди - мертвая петля. Размашистыми движениями, так и не притронувшись рукой, скользит по члену языком, поднимаясь от основания, вновь втягивает головку в рот, толкая глубже внутрь. Настойчивый и уверенный толчок завершается ярким оргазмом, и я чувствую как немеют ноги, будто их ампутировали, а тело растекается на ступеньках, а щека утопает в спасительной прохладе стены.