Земля под ногами поехала, провалилась, и он полетел вниз, ударяясь о торчащие корни, упал в ледяную воду — течение было сильным, подхватило, приложило о камни. В первый миг он даже почти сумел встать, уцепившись за выступающий валун и ощутив другой коленом. Увидел, что река не особо широкая, хоть и бурная, полноводная — гребешки пены вздымались то тут, то там, словно спины рыб. Только бы удержаться… сведенные холодом пальцы соскользнули с гладкого камня, течение увлекло мальчишку, слишком тощего, чтобы противиться массе воды. То, что он умел плавать, уже не имело значения. Голодная река обрадовалась жертве, схватила мягкими губами, понесла вперед, собираясь раздробить добычу о камни-зубы дальше по течению. Он пробовал плыть, ну хоть развернуться, но лишь бессмысленно бултыхался в воде. Река охотилась — в отместку выловленных из нее за рыб. Скоро, нахлебавшись воды и весь в ушибах, он сдался и лишь пытался глотнуть воздуха. Течение потянуло замерзшее тело на дно, мягко и быстро.
Чьи-то руки ухватили его за волосы, дернули вверх, протащили по камням и бросили на берегу, как рыбу. Он закашлялся, приподнимаясь, выплюнул воду и снова упал на камни лицом. За спиной слышались голоса, и не те, что он слышал недавно в лесу; и точно принадлежали живым, а не призракам или духам. Говор был почти таким же, как у людей на прииске, но голоса чужими. Искали его? Или это те, с кем приисковые торговали? Те, кого они боялись? В любом случае, добрых к нему людей еще не доводилось встречать. Мелькнула мысль притвориться потерявшим сознание — может, уедут? Но нет. Кто-то подошел совсем близко, встряхнул за плечо.
— Ты живой?
Он скосил глаза, пытаясь рассмотреть говорящего исподволь; за прямой взгляд на прииске можно было получить оплеуху. Над ним склонился юноша парой весен старше, круглолицый, с неожиданно короткими волосами — до середины шеи, они лохматились во все стороны вроде меха на беличьем хвосте.
— Поднимайся давай, — скомандовал тот грудным, певучим голосом.
Спасенный пошевелился с трудом — встать не мог, и дышал-то едва: все горело в груди. Сумел только повернуть голову в другую сторону — и уперся взглядом в чьи-то копыта, гладкие черные ноги, мохнатый бок и седло. Верховые животные, лохматые, с узкой мордой и длинной шеей… на прииске их называли грис. Ему нравились эти безобидные пугливые звери: хоть способные раздвоенным копытом раскроить череп, но готовые смирно идти за любым, кто накинет на шею повод. Жалко их было.
— Ты кто такой? — снова раздалось над ухом.
Он чуть отдышался, но никак не мог собраться с мыслями, чтобы ответить, и на повторный вопрос промолчал тоже. И на вопрос, откуда и как очутился в реке. Зато сумел наконец рассмотреть, кто рядом. Если его и разыскивали, то не эти люди, числом около десятка. Они выглядели куда ярче и богаче приисковых рабочих и тамошней охраны — штаны и безрукавки из чистого светлого льна, цветные узорные пояса, золотые браслеты с камнями и без. На шее широкие ожерелья у кого нарядней, у кого проще. И никто не казался рад внезапной остановке, и не ощущалось в них никакого сочувствия найденышу.
“Плохо”, — подумал он, на всякий случай стараясь казаться меньше и незаметней. С другой стороны, что они сделают — изобьют? Не в первый раз. Не бросят же обратно в речку, раз вытащили.
Тот же, кто вытащил, единственный среди всех в мокрой одежде, как раз спорил с другим. Этот второй был заметно старше, но все еще молод, с блестящим браслетом выше локтя, собранными в косу черными волосами и резким недобрым лицом, словно из твердого дерева выточенным — и очень нехорошим взглядом Под ним хотелось не просто сжаться, но и вовсе врасти в прибрежные камни.
— Что, бросить его прямо тут?
— А тебе есть дело? Пусть идет, куда шел.
— Куда, если он ничего не соображает? Его такого первый же кролик сожрет!
— И что? Предлагаешь остаться здесь? — рубин — откуда-то всплыло название камня — на браслете выше локтя сверкнул алым, словно тоже гневаясь.
Младший лишь вскинул голову. На нем, единственном из отряда, не было вообще ни одного украшения.
— Не хочешь возиться — я сам разберусь, — сказал он.
Продолжать корчиться на камнях — показать, что и вправду беспомощен. Если поймут, что все с ним в порядке, может, позволят идти своей дорогой? Он поднялся с трудом, покачиваясь, растерянно оглядел всадников.
Лес за ними стоял над высоким берегом, сплошной стеной. Темные ветви шевелились, словно деревья надвигались на мальчика — и шептали, шептали что-то безнадежное и угрожающее. Все тело болело от ударов о камни, и грудь болела — нахлебался воды, и потряхивало от промозглого ветра — а ветер над рекой резвился вовсю, обиженный, что лес не пускает его в свое сердце…
— Может, али, отвезти его в деревню за скалой, там оставить? Пусть разбираются, чей он и откуда вылез, и лечат, если надо, — сказал еще один из всадников. — Тут же близко, меньше часа потратим.
Молодой мужчина с рубином на браслете подумал и согласился, хотя, кажется, будь его воля, бросил бы спасенного обратно в реку.
Пока все оборачивалось не так плохо. Если повезет, в той деревушке можно будет и вовсе остаться. Если же и там люди недобрые… то сразу сбежать, или придется снова жить как на прииске, выжидая удобного момента.
А его даже расспрашивать перестали, потеряв интерес. Быстро разошлись, устроились в сёдлах и двинулись вдоль берега. На миг мальчишка подумал, что его всё же бросят на берегу, но рука, что вытащила из реки, подхватила — и вот он уже сам в седле своего спасителя.
— Ух! — выдохнул, цепляясь за густую шерсть на шее грис. В первый раз сидел на ком-то живом. Конечно, грис носят тяжести, но все-таки немал вес двоих человек — справится ли? Понял, что сказал это вслух.
— Ты ничего не весишь, — засмеялся юноша.
Спасенный робко улыбнулся в ответ:
— Я впервые сижу на такой зверюге.
— И как, нравится?
— Она дышит, — сказал неуверенно, вызвав новый всплеск веселья у спутника. Заслышав голоса и смех, старший обернулся, брови его сдвинулись, но он промолчал.
У этих двух был одинаковый знак-татуировка на левом плече, золотой. Общий Род. Братья? Совсем не похожи, хотя, если приглядеться, угадывалось что-то общее в разрезе глаз, форме рта. И кого надо первым слушать, неясно — вроде старший тут всем распоряжается, но согласился ведь забрать найденыша с берега, хоть вовсе этого не желал. А у младшего — ни одного украшения. Значит, он беднее других?
Грис неторопливо семенили по тропе вдоль реки. Брод, как узнал мальчик, был совсем рядом; процессия выехала бы по дороге прямо к нему, если б не младший, заметивший тонущего.
— Все твои рыжие волосы, — говорил он весело. — Я решил посмотреть, что такое, кто бултыхается так отчаянно — человек или зверь? А тебя все несет и несет течением!
Мальчик слушал. Смотрел на шерсть грис, на дорогу, на темно-мохнатую стену леса — только не на реку, от нее уже тошнило. Чувствовал за спиной спутника своего — тело его казалось непривычно горячим: может, это у самого жар после холодной воды? А тот заметил, что найденыш понемногу завертелся в седле.
— Ты оклемался? Рассказывай.
Тон, хоть и дружеский, не подразумевал возражений. Что эти люди — не погоня за ним, да и вовсе безразличны к нему, мальчишка давно уже понял, так почему бы не рассказать? Подбирать слова оказалось непросто, на прииске с ним бесед не вели. Говоря, раз за разом пытался обернуться, чтобы обращаться к человеку, а не голове грис, пока спутник не стукнул его слегка по уху — сиди уже смирно!