«Невозможно представить себе Шекспира или Гете, истекающих кровью и вопящих от творческих мук в тяжелых тисках обстоятельств. Великое мне представляется всегда с улыбкой, пусть горькой по временам, но всегда в сознании недостижимого превосходства над ходульными, маленькими титанами, докучающими Олимпу своими бедствиями, хлопушечными катастрофами», — говорил он в одном из писем. Так он сам, между прочим, объяснил, почему не стал, не мог стать великим сатириком.
Сатана не перестает мечтать о потерянном рае. Циничная ухмылка Мефистофеля скрывает тоску по идеалам.
* * *Исследователи современной американской новеллы Мэри и Уоллес Стегнеры пишут: «Если существует литературная форма, которая в наибольшей степени выражает нас как народ, то это нервная, концентрированная, краткая, всепроникающая, законченная форма новеллы». Амброз Бирс принадлежит к числу создателей этой формы. Лучшие его рассказы включаются во все американские антологии.
Головокружительно неожиданные концы рассказов, казалось, несколько роднят новеллистику Бирса и новеллистику О'Генри. Но функция концовок у этих двух писателей почти противоположна,
У Генри в самых печальных, драматических ситуациях конец обычно выявляет случайность, незначительность, несущественность конфликта, сводя его к недоразумению. Конец смягчает, примиряет.
У Бирса конец всегда усугубляет драматизм, исключает возможность примирения, доводит гротескное до наивысшего предела.
Художники-современники смотрят на одно и то же, перед ними те же человеческие типы, те же обстоятельства. Но великое разнообразие искусства, само его существование обуславливается и тем особым видением, тем своим магическим кристаллом, сквозь который проступает объективный мир. Был и у Бирса свой магический кристалл, потому есть и его полоса спектра в большой, богатой, разнообразной литературе США.
Р. Орлова
ИЗ СБОРНИКА «В ГУЩЕ ЖИЗНИ» 1891
Случай на мосту через Совиный ручей. Перевод В. Топер
На железнодорожном мосту, в северной части Алабамы, стоял человек и смотрел вниз, на быстрые воды в двадцати футах под ним. Руки у него были связаны за спиной. Шею стягивала веревка. Один конец ее был прикреплен к поперечной балке над его головой и свешивался до его колен. Несколько досок, положенных на шпалы, служили помостом для него и для его палачей — двух солдат федеральной армии под началом сержанта, который в мирное время скорее всего занимал должность помощника шерифа. Несколько поодаль, на том же импровизированном эшафоте, стоял офицер в полной капитанской форме, при оружии. На обоих концах моста стояло по часовому с ружьем «на караул», то есть держа ружье вертикально, против левого плеча, в согнутой под прямым углом руке, — поза напряженная, требующая неестественного выпрямления туловища. По-видимому, знать о том, что происходит на мосту, не входило в обязанности часовых; они только преграждали доступ к настилу.
Позади одного из часовых никого не было видно; на сотню ярдов рельсы убегали по прямой в лес, затем скрывались за поворотом. По всей вероятности, в той стороне находился сторожевой пост. На другом берегу местность была открытая — пологий откос упирался в частокол из вертикально вколоченных бревен, с бойницами для ружей и амбразурой, из которой торчало жерло наведенной на мост медной пушки. По откосу, на полпути между мостом и укреплением, выстроились зрители — рота солдат-пехотинцев в положении «вольно»: приклады упирались в землю, стволы были слегка наклонены к правому плечу, руки скрещены над ложами. Справа от строя стоял лейтенант, сабля его была воткнута в землю, руки сложены на эфесе. За исключением четверых людей на середине моста, никто не двигался. Рота была повернута фронтом к мосту, солдаты застыли на месте, глядя прямо перед собой. Часовые, обращенные лицом каждый к своему берегу, казались статуями, поставленными для украшения моста.